Еще не упав в бездонную пропасть отчаяния, я принялся жадно оглядываться по сторонам, словно желая обрести какую-то ясность. Все в этой комнате было маленьким, как раз под мой теперешний рост. Детская кроватка, почти детсадовский, столик со стульчиками, низенький шкаф. На полке я заметил набор детской посуды с миниатюрными чашечками и чайником. Ах, ведь у меня теперь такие маленькие ручки и ножки…
Чувство беспомощности уже захватывало меня, то уступая место любопытству, то затопляя мозг волнами безысходности. Но, как ни странно, я был в состоянии анализировать происходящее. Именно способность моего ума к анализу спасла меня в тот день от помешательства.
В комнате становилось все светлее, и вместе с рассветом пришло вдруг понимание того, что какое бы время ни продолжался морок, он не вечен. И я не собирался встретить старость в этом уродливом теле. Ведь существует кто-то, сотворивший со мной эту подлость – черный маг или ученый-генетик, я найду его и заставлю все вернуть на свои места.
Поэтому я сунул в рот таблетку валидола, упаковку которого обнаружил все на том же стуле возле кровати (кажется, мне досталось еще и больное сердце), и продолжил осмотр дома.
Прямо посреди комнаты стоял мольберт с незаконченной картиной. Хотя нет, скорее, это был подмалевок, потому что я не мог ничего на ней разобрать, кроме налезающих друг на друга, пятен. А вдоль стен стояли законченные картины. Если бы я не знал, в чьем доме нахожусь, то подумал бы, что это работы сумасшедшего Босха. Но, несмотря, на узнаваемые гротескные образы, сама гамма и сюжеты были иными. Маленький художник писал луга и леса. Но на каждой из картин присутствовал и еще кто-то. То коза с человеческим лицом, то копыто, плавно переходящее в изящную женскую ножку. Еще я увидел деву с обширной грудью, восседающую на ветке дерева. Я насчитал восемь сосков, которыми заканчивались обвислые складки кожи. Про такую мелочь, как люди с тремя лицами – одно из коих было лисьим, другое песьим, а третье человеческим, просто молчу.
Нет, нет и нет. Картины не содействовали моему успокоению. Даже сознание того, что написаны они вот этими маленькими ручками, не гасило во мне все нарастающее чувство возмущения и отчаяния. Надежда на спасение то угасала, и тогда я не мог справиться с застилавшими глаза слезами, то вновь оживала, рисуя все более фантастические способы решения.
В какой-то момент, я вдруг понял, что мои размышления сопровождает посторонний звук. Это был многоголосый лай собак. Словно где-то рядом располагалась псарня. Будучи потрясенным до глубины души происшедшей со мной метаморфозой, я не обратил внимания на то, что нахожусь не в муниципальной квартире, а в доме. Дом Делюза был не развалюхой, а вполне благоустроенным и современным жилищем, потому я и не заметил разницы. Теперь же, выглянув в окно, увидел довольно просторный заасфальтированный двор, забитый бродячими собаками всех мастей. Но казалось, что собаки сидели упорядоченно и строго, ровными рядами. И каждая лаяла, глядя прямо в окно. А ближе к окну были выстроены в такие же ряды пустые оловянные миски. Эта команда, как видно, явилась за своим завтраком, словно толпа нищих, собравшихся у дверей благотворительной столовой.
Означало ли это, что я даже не смогу покинуть дом, пока не накормлю эту ораву? Я пронесся через кухню в маленький коридор, дверь из которого вела наружу. И почти споткнулся о несколько мешков сухого собачьего корма, сложенных штабелями у стены. Подхватив верхний, надорванный и початый, я, внутренне содрогаясь, вышел во двор.
Собаки, как по команде, встали на задние лапы, взмахнув передними в воздухе, словно отдавая честь главнокомандующему. Их было, наверное, не меньше полусотни, и в воздухе явственно витал запах псины, потому что утро выдалось прохладным и росистым.
Я молча наполнил миски, стараясь не поворачиваться спиной к своре, и осторожно удалился в дом. Минут через пятнадцать двор был пуст, только использованные миски напоминали о беспорядке опустошенного праздничного стола после ухода гостей.
Мой маленький друг, со всей своей заботой об этой своре, не пускал ее дальше двора. Но я, я сам, разве не поступал с ним точно так же? И разве это не говорило о том, что мы с ним похожи? Расположив сущее по иерархическим ступеням, мы определили для всего живого только два положения – выше и ниже. Я считал Делюза недостойным входить в дом моей души, а он считал собак недостойными входить в его жилище. Эта стройная система вдруг потрясла меня, уверив, что я стал жертвой мести горбатого колдуна именно за то, что позволил определить его существование на ступень ниже моего. Правда, при таком раскладе мне грозило стать объектом мести собак. И как-то не хотелось проснуться однажды собакой. В лице человека я еще мог что-то изменить, в собачьей шкуре, увы, издох бы через несколько лет, ничего не предприняв.
Да-да, именно предпринять что-то – вот что было решением моей проблемы. И я решился. Дом Делюза находился на окраине города. И, выйдя за ворота, сразу понял – где нахожусь. Слева торчала водонапорная башня, справа – автозаправка. Тут же проходил автобус, который ехал как раз в мой район. Кое-какие деньги я нашел в шкафу под бельем. Так что необходимость топать несколько километров пешком отпадала.
Доводилось ли вам когда-нибудь проходить мимо дома, в котором провели детство? Смотреть снизу на свой балкон, на котором хозяйничают уже другие люди? И, хотя вы знали каждый уголок своей бывшей квартиры, но уже нельзя было взбежать по лестнице и открыть дверь своим ключом. И не чувствовали ли вы себя в такие моменты обворованными и отодвинутыми в сторону? Хотя сами когда-то и продали эту квартиру, чтобы купить другую?
Моя же ситуация была совсем иной. Но я переживал точно такие чувства, но во много крат сильнее.
Я стоял возле подъезда – маленький горбатый человек в мешковатой синей футболке. Закинув голову, смотрел на балкон второго этажа, смутно надеясь увидеть того, кто был теперь мною. Почему так случается – вор проникает к тебе и берет все, что хочет. Но, когда ты пытаешься вернуть свое, сил не хватает даже на то, чтобы постучать в собственную дверь. Не знаю, сколько времени я простоял так, но за знакомыми оранжевыми занавесками не происходило ни малейшего шевеления. Стоять так можно было долго без видимого результата. Я вступил в мрачное нутро подъезда, содрогаясь от тяжелых предчувствий. И с огромным трудом преодолел три лестничных пролета. Пока не очутился перед знакомой дверью.
Не думаю, что я долго пробыл в оцепенении на площадке, но эти минуты показались вечностью.
Не успела еще доиграть знакомая мелодия электрического звонка, как дверь распахнулась. От неожиданности я подпрыгнул и тут же ощутил резкую боль в пояснице – тело не желало соответствовать моим порывам. Тяжело дыша, я уставился на башмаки того, кто открыл дверь. Естественно, узнал их, потому что сам выбирал и покупал. Узнал и ноги, обутые в башмаки. В дверном проеме стоял я-он. Он улыбался моими губами, но было в его облике и еще кое-что, чего никогда не имел я. Он сиял. Будь проклято это сияние, ослепившее меня когда-то! В ту минуту я понял, что сияние и было единственной привлекательной чертой его прежнего облика. И именно его он сумел забрать с собой. Как же выглядел я в его теле? Мрачный уродливый тип с нечесаными волосами. Я смог убедиться в этом сразу же, взглянув мимоходом в зеркало, висящее в передней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
