Даго на минуту прервался и глотнул отвара.
– Как выяснилось уже во время битвы, разведка ошиблась, и в армии врага было не две с половиной тысячи воинов, а пять. Барон Конт послал вперед наемные отряды, разместив их на флангах наступающего войска. В центре шли пешие дворянские отряды, а позади левого фланга стояли арбалетчики. Конницу барон придержал в резерве. Неприятным сюрпризом для нас стало то, что пираты умели неплохо сражаться не только на море и на суше, но и верхом. Оказалось, что они собрали всех лошадей, каких только смогли найти с начала вторжения… всего более полутысячи… и посадили на них каждого, кто мог держаться в седле. Справа от нас был лес, слева – холмы. Планировалось, что арбалетчики под прикрытием левого фланга займут высоту и поддержат наступление. Но ничего не вышло. В лесу и на холмах – всюду были засады. В чащобе – более тысячи клинков, тысяча пеших – на холмах, а за ними, пускай неважная, но конница. Наш отряд располагался на правом фланге, и когда мы завязли, сидящие в засаде пираты ударили нам в тыл. Пешая засада с холмов напала на левый фланг, а конница пиратов налетела на арбалетчиков. Потеряв сотни две своих, они все-таки добрались до цели, но барон не растерялся и увлек за собой нашу конницу. К тому времени, когда арбалетчиков отбили, от отряда осталось три с лишним сотни воинов. Арбалетчики все-таки заняли ближайшую высоту, а конница, вся, какая осталась, атаковала противника, наседавшего на левый фланг. Нас все равно задавили бы, но капитан Корстилл, который командовал обороной города, отдал приказ, и все корабли, что стояли в порту, вышли в море и подожгли пиратские суда, на которых в тот момент людей практически не было. А затем капитан вывел за стены города гарнизон и ударил пиратам в спину. Это и решило исход битвы. Все-таки две сотни тяжелой конницы, сотня пехоты регулярной армии, пара магов, городская стража и ополченцы, своевременно организованные, – весомый аргумент для победы. Барон Конт потерял более двух тысяч воинов, пиратов перебили почти всех за исключением пары сотен сдавшихся в плен. Уцелело и несколько кораблей, они вовремя вышли в море. Из двух тысяч наших потерь – большая часть наемники. Это сейчас я знаю, что и как там происходило, а тогда, в бою, все выглядело по-другому.
Тангар подкинул в костер дров и продолжил:
– Первый бой запоминается на всю жизнь, если ты, конечно, переживешь этот самый бой.
– Ну и как там было? – спросил я.
– Как, как? Страшно было, вот как. Наш отряд потерял в том бою больше половины личного состава. Вокруг лязг железа, крики раненых и умирающих. Вонь вспоротых кишок, запах крови в воздухе. Усталость неимоверная. Пот заливал глаза. Наш строй таял, как лед на солнце, но никто не сбежал. Прикрывшись щитами и ощетинившись копьями, мы шуровали ими, словно какая-нибудь крестьянка иглой. Ветераны били из арбалетов и рубились там, где намечался прорыв линии щитов. А единственное, чему успели научить нас, – это держать строй и работать копьем. Новички стояли во второй и третьей линиях. Но эти линии очень быстро стали первыми. Если бы строй побежал, то никто бы из нашего отряда не ушел с того поля. Поэтому ветераны жестко пресекали любые попытки паники. Вплоть до того, что, когда один из новобранцев, больше других распинавшийся до боя о том, какой он мужественный, бросил копье и заголосил, что надо сдаваться, какой-то ветеран просто смахнул ему голову с плеч. И, подняв ее так, чтобы все видели, объяснил в нескольких словах, что так будет со всеми трусами.
Услышать признание в том, что во время первого боя Даго было страшно, я никак не ожидал.
– Ну а дальше-то что было?
– Потом было десять лет беспорочной службы в отряде капитана Освальда. Мирное гарнизонное существование и войны, мятеж давили, разбойников ловили, на границе с врагами короны бились. Всякое бывало. И за это время я дослужился до сотника. А затем, по прошествии нескольких лет, оглядевшись вокруг, я понял, что тех, с кем начинал служить, осталось очень мало. Битвы и стычки уложили их на погребальные костры. Поэтому, скопив денег, я вернулся домой и побывал на могилах родителей. Брат прочно утвердился в кузнице и лавке. И видеть меня был не рад, но я его понимаю. Я пропадал неизвестно где и заявился через десять лет. Так что я переехал на новое место жительства. Поселился в империи в предгорьях Таркийских гор, построил дом, кузницу, женился, родился сын, и вроде бы дела пошли в гору, но… Война сама меня нашла. У тарков, так мы называем горцев, зуб на империю. Как-то раз я уехал в город, чтобы продать товар, а горцы, пятнадцать лет смирно сидевшие в своих горах, спустившись, вырезали селения, расположенные в предгорьях. Не задерживаясь, они разделились на группы в несколько сотен воинов и ушли в глубь империи. Когда я вернулся в родное селение, то застал там десяток горцев, занятых грабежом и поджогами. Все люди были убиты, враги не пожалели никого: ни грудных детей, ни женщин, ни стариков. Ну, я и закипел. Горцев убил, а последнего гада резал долго и с наслаждением…
Короткий вздох и продолжение:
– Знаешь, Артем, когда я был наемником, то просто делал свою работу. Мне никогда не нравилось убивать. Но в тот раз убийство доставило мне наслаждение. Тела жены Милены и сына я сжег вместе с домом, обложил углем и подпалил. Когда я уезжал из мертвого селения, один горец в слегка «усеченном» виде, с прижженными обрубками вместо стоп и кистей, был все еще жив. И поглядев на этот корчившийся и завывающий обрубок, я дал себе слово, что отомщу.
В голосе Даго было столько злобы и ненависти, что у меня по спине пробежали мурашки и волосы на затылке встали дыбом. Посмотрев на его лицо, я не узнал всегда спокойного охотника. М-да-а! Горцам не позавидуешь, если таких, как Тангар, было много. Между тем мой спаситель продолжал говорить. Голос его звучал как-то отстраненно. О том, какие чувства бушевали в его душе, можно было только догадываться, потому как, вспоминая такое, оставаться равнодушным было невозможно.
– Горцы разоряли селения и избегали прямых столкновений с посланным навести порядок войском. Если от войска отделялся отряд, за ним следили, и как только он удалялся от основных сил на порядочное расстояние, разрозненные группы горцев собирались в единый кулак и вырезали его до подхода армии. И тогда командующий войском герцог Кинтар привел свое войско к предгорьям и перегородил все дороги. Потом он сделал следующее. Организовал беженцев, примкнувших к нему по дороге, для службы в Имперском карательном корпусе. Так Кинтар назвал отряд в полторы тысячи клинков, отправляющийся для уничтожения селений горцев. Три сотни добровольцев, десяток магов средней руки и тысяча двести солдат регулярной армии, из них пятьсот, прекрасно осведомленных, как воевать в горах. Меня, как человека, знающего эти места и имеющего боевой опыт, поставили полусотником. Поднявшись в горы, отряд разделился на три части и начал планомерное уничтожение не ожидавших нападения тарков. Мужчин среди них было мало, с десяток на каждое селение. Они остались, для того чтобы защищать своих от хищников. Мы действовали по проверенному варианту: окружали селение и, войдя в него со всех сторон, вырезали население, никого не жалея. Когда тарки спохватились, то начали уводить детей и женщин выше в горы, а сами, собрав несколько сотен воинов, атаковали один из наших отрядов, продвинувшийся дальше всех. Отряд, потеряв более половины своего состава, отступил к основным силам, и началась игра в кошки-мышки. В конце концов, благодаря магам мы зажали противника и перебили всех. Тогда мы еще не знали, что через два дня после нашего ухода в горы рассеявшиеся по предгорьям тарки собрали всех воинов и попытались прорваться на выручку к своим. Герцог Кинтар захлопнул подготовленную ловушку, и регулярные войска истребили горцев. Когда к нам прибыл гонец от герцога с приказом о прекращении операции, мы жгли одно из крупных селений. Мужчин убили, детей не тронули, ну а женщин… В общем, я думаю, ты понял. До сих пор вспоминаю, что мы творили, и мороз пробирает до костей, вот такая правда жизни, Артем.
Усмехнувшись, охотник замолчал.
– Имперский карательный корпус потерял в том рейде более пятисот воинов. А когда мы спустились с гор, корпус не расформировали, наоборот, подняли численность до двух тысяч и специальным указом императора отправили на переобучение. Многие беженцы не пожелали возвращаться к мирной жизни, а продолжили службу. Им некуда и не к кому было возвращаться. Империей тогда правил Грегори Третий Септим, отец нынешнего хлюпика. Грегори очень понравилось оригинальное решение проблемы под названием «тарки». Император быстро смекнул, что если поднатаскать вкусивших крови солдат, то есть обучить воевать в лесах, болотах и горах, то это будет незаменимый инструмент для борьбы с разбойниками, мятежниками и прочими отщепенцами, попрятавшимися по норам от законной власти. В корпус стянули ветеранов, нашлось даже несколько знатоков по пещерам и подземельям, и началась муштра. Меня, как опытного и отлично проявившего себя воина, повысили до сотника. Через два месяца нас кинули на уничтожение крупной банды разбойников. Каратели, так нас прозвали в народе, успешно выполнили задание, с которым не могла сладить регулярная армия. Почти сотня захваченных грабителей была повешена вдоль северного тракта, на котором они прежде обворовывали мирных торговцев. Корпус постоянно был при деле – либо на учениях, либо на прочесывании подозрительных территорий, либо на западной границе империи, где располагаются леса, населенные эльфами. За несколько лет корпус полностью извел всех разбойников, а те, кто остался, поспешили покинуть пределы империи. В карателях я прослужил пять лет и дослужился до полутысячника. Во время подавления восстания, поднятого бароном Гонтом, был отмечен императором Грегори Третьим и переведен в гвардию сотником. В гвардии я прослужил два года. А когда Грегори умер, на престол взошел Верон Септим. При дворе начались интриги, и мне пришлось переселиться в королевство Кронг. Став императором, этот шут приблизил к себе всякую шваль, старую знать, не раз помогавшую Грегори, ни во что не ставил, из-за чего несколько баронов подняли восстание. При его подавлении Имперский карательный корпус был полностью уничтожен. Я потом слышал, что две тысячи карателей перемололи более трех тысяч баронских дружин, прежде чем их перебили. Регулярные имперские части стояли в нескольких часах хода от места битвы и ничего не предприняли, потому что император соизволил пообедать. А когда карателей уничтожили, регулярным частям осталось только добить уцелевших после бойни мятежников. Верон Септим не стал восстанавливать корпус. И во всеуслышание заявил, что его давно было пора расформировать, так как порочил империю. На военную службу я больше ни ногой, тем более к этому ублюдку, которого его мамаша наверняка нагуляла на стороне, уж больно он на Септимов не похож.
