оппозиция проводит свое собрание в малюсеньком выделенном ей зале. В толпе говорят о «советском беглеце» — и тут же вспоминаешь, что незадолго до событий, отраженных в фильме (а он снят по роману Василиса Василикоса и повествует о Греции 1963 года), в Париже остался Рудольф Нуриев.
Он был первым «невозвращенцем» среди артистов. В картине, где речь идет о схватке мракобесия и демократии, «беглец из советского рая» тоже играет свою игру.
Остановлюсь. Иначе придется пересказывать весь фильм.
Если известный роман Оруэлла «1984» с потрясающей наглядностью обнажает общие механизмы тоталитаризма, то Коста-Гаврас, греческий патриот, вынужденный эмигрировать во Францию, делает что-то сходное на примере Греции 1963 года.
Теперь о светлом. В этой политической ленте есть лирическая тема. Удивительная актриса играет жену убитого лидера оппозиции. Редкой выразительности у нее лицо и глаза. Она почти не говорит. Но горе живет в ее облике, горе и любовь к убитому мужу; никуда не ушедшая, она останется с ней навсегда.
Вот один из последних кадров. Следствие закончено, и под удивительную музыку молодой оппозиционер бежит вдоль красивейшего морского берега — к ней, рассказать о недолгой, увы, победе справедливости. И вот он подходит, говорит, и мы видим ее полные страдания глаза — его нет, и ее ничто не может утешить…
А музыка — редкой красоты — звучащая в фильма, ее трудно не узнать. Это мелодии Микиса Теодоракиса. В год создания фильма (1969) он находился в Греции, под властью «черных полковников». Их сместят только в 1974 году, семь долгих лет они будут вершить свое черное дело в стране, где родилось само слово «демократия». Теодоракис тайно передал свою музыку во Францию, где снимался фильм, — и эти мелодии не только обогатили картину, но и лишили ее налета безнадежности.
Говорят, что буква Z, обозначающая на греческом «он жив» и запрещенная хунтой к употреблению, постоянно появлялась на стенах греческих домов…
Хочу поблагодарить Кирилла Разлогова, безошибочно выбравшего картину для показа российскому зрителю. Дорога ложка к обеду.
Федор Достоевский как русский человек
5.5.16
В апреле в рубрике «Золотая коллекция России» снова прошел сериал Владимира Хотиненко «Достоевский» (2011). Была возможность сверить впечатления с теми, первоначальными. Могу сказать: понравилось тогда и сейчас. Картина действительно из «золотой серии».
Посему странно, что фильм был довольно скудно награжден (в 2012 г. премией «Золотой орел» за лучший минисериал), ни режиссер, ни актеры ничем не отмечены, прекрасная музыка (композитор Алексей Айги), замечательная операторская работа (Илья Демин) остались незамеченными. Мало того, сценаристу картины, Эдуарду Володарскому, «досталось на орехи».
Василий Перов. Портрет Федора Достоевского.1872
Его ругали все — и режиссер, и достоевсковеды.
А я сейчас намереваюсь пропеть ему хвалу. Картина выстроена крепко. Начинается с решающего момента в этой судьбе — с Семеновского плаца. С того хмурого зимнего утра, когда возмутителей спокойствия — «петрашевцев», среди которых был и 29-летний Федор Достоевский, привозят на казнь; первой тройке накидывают на головы мешки, бьют барабаны, и солдаты прицеливаются в казнимых. Но тут — «как в кино»— подъезжает гонец и объявляет царскую милость: казнь заменена каторгой.
Поразительно снята эта сцена. И молодой Достоевский, которого сценарист поместил в первую тройку (караул, кричат достоевсковеды, он был во второй!), — потом в этом же фильме рассказывает, как видел сквозь мешок глаза целящегося в него солдата. А в последней серии Достоевский, уже признанный писатель, встречает бывшего солдата, стоявшего на плацу напротив него. И тот говорит, что видел глаза смертника, несмотря на мешок… Дорогого стоит эта рифма!
Сценарных находок в фильме масса. Одна из них та, что сюжет выстроен вокруг «любовных историй» писателя. Евгений Миронов поначалу противился обилию «любви» в романе, ему хотелось «мировоззрения». Но ведь в любви проявляется весь человек, вместе с его мировоззрением. Особенно запоминающимися и достоверными получились два «любовных сюжета» — с Марьей Дмитриевной Исаевой, первой женой писателя (Чулпан Хаматова), и Анной Григорьевной Сниткиной, его второй женой (Алла Юганова).
Игра актрис — замечательная. Изломанная, нервная Марья Дмитриевна в исполнении Чулпан Хаматовой может вызвать и обожание, и ненависть, приманить и оттолкнуть, доведя до эпилептического припадка. А Анна Григорьевна, с ее типажным сходством с любимой Достоевским Сикстинской мадонной (копия картины висит у него в кабинете), с ее жалостливой и прощающей любовью, — это ли не то, чего искало измученное сердце писателя?
Иван Крамской. Христос в пустыне. 1872
Сцены каторги. Не так их много — но они запоминаются, притом, что каторга показана царская — не Гулаг. Проштрафившегося бьют шпицрутенами, прогоняют сквозь строй, садист-командир наслаждается пыткой, а у каторжанина Достоевского — первый в жизни эпилептический припадок.
Потом в госпитале он встретит того, кого били шпицрутенами, — тот выжил, хотя спина у него вся в крови. Он говорит, что ему нужно отлежаться, чтобы пройти вторую тысячу шпицрутенов. Жуткая подробность!
В фильме нам показывают несколько эпилептических припадков Достоевского. Евгений Миронов бьется в конвульсиях, хрипит, словно прощается с жизнью. Стоит ли? Не натурализм? Мне кажется, стоит. Это важная деталь жизни Достоевского и сильнодействующий художественный штрих: ведь возникают эти припадки совсем не на ровном месте, а в моменты наивысших страданий и эмоционального слома.
Вот еще повторяющийся образ. Мельница, которую до кровавых мозолей крутит каторжанин Достоевский, мельница которая будет наплывать на него видением в его будущей жизни — в зале, где крутится баден-баденская рулетка. Узнаю почерк Володарского. Все что связано с азартом — его конек. Когда-то много лет назад читала его пьесу о скачках. Наверняка ее автор сам прошел через ипподромные страсти. Насчет рулетки не знаю, но азарт там и там схож.
Тоже сцены так реальны, что веришь: все так и было. Помутнение рассудка, страсть к игре, которую невозможно побороть, проигрыш, выигрыш, снова проигрыш, продажа вещей жены, ее драгоценностей, ее носильной одежды, унизительные долги хозяевам немецкого пансиона, неожиданная помощь в виде присланных из России денег… Издатель Михаил Катков, известный в истории как страшный реакционер, спасал Достоевского от последнего отчаяния.
Впрочем, было и оно. Не знаю, как выдержал эту сцену Евгений Миронов! Не зря артист говорил, что после сериала должен был отдохнуть — иначе было недалеко и до клиники. Его Достоевский, проигравшийся до копейки (пфеннига), в полубезумном состоянии, бормоча какие-то слова, оказывается в лесу — и там падает и бьется в эпилептических конвульсиях. Там его и находит жена. Ангел-хранитель, никогда ничем не упрекнувшая мужа.
Вообще
