Ладонь, которой я проскребла по острию, взвыла от боли так, что на миг потемнело в глазах, качнулся мир.
«Сейчас меня затащат обратно в дом. Поволокут за шкирку по траве, вернут уже покалеченную». Оставляя на траве кровавые следы, я развернулась, поползла прочь, уже зная, что сейчас окажусь схваченной, но еще один мягкий хлопок заставил охранника повалиться на землю.
«Дротик». Я смотрела на торчащую из шеи иглу, силясь отдышаться.
Кто-то… усыпил… его… Эйс?
Одно было ясно: мне нужно добраться до машины, добежать до нее, чтобы спастись.
И я, скуля, как пес от ноющей конечности, взлетела с земли, рванула под свод спасительной арки, где для меня заранее была отперта калитка.
* * *
‒ Гони!
Хорошо, что они оба оказались в машине, хорошо, что не пришлось никого ждать – я сошла бы с ума от паники. Никогда не знала, что «Барион» умеет ускоряться, как гоночный болид: когда Гэл «погнал», меня вжало в спинку сиденья и временно завалило на бок.
Выровнялась я, судорожно хватая воздух, зажала раненую руку между колен, сцепила зубы, чтобы не застонать. А у меня с собой даже аптечки нет, про нее я не подумала, собирая вещи.
Еще предстояло признаться в провале – критичный момент. Все насмарку.
Машина уже неслась прочь по улице, меня потряхивало от холода, от нервов.
‒ Он… закрыл код руками… Когда набирал. ‒ Лучше сейчас, не потом. – Я его не увидела…
«Черт» ‒ это слово никто не произнес, но им веяло в салоне от короткого взгляда в зеркало Коэна, от повернувшегося на секунду к моей фигуре лица Эйса.
Только бы никто из них сейчас не сказал: «Ну ты и дура!» или «Блин, вот ты невезучая…»
Я знала, что невезучая. В этот день точно – кто же знал, что все случится именно так? И укор добил бы меня теперь, порезал бы сердце.
Но Арнау промолчал, Гэл тоже. Наверное, они не корили своих, наверное, понимали, что слова злости в этом случае мимо. И за это спасибо.
‒ Ни цифры? – только уточнил Эйс напряженно.
‒ Н…нет. Он… закрыл…
Ни к чему повторяться.
‒ Вот урод, ‒ выругался Коэн. Не на меня ‒ на Салима, и непривычный холод, застывший в его глазах, следящих за дорогой, заставил меня почувствовать себя никчемной, окончательно бесполезной. Все зря. Весь этот риск, взрывы, дым…
Не знаю, зачем я пояснила:
‒ Я… записала его разговор на диктофон… Пока мы ехали к его дому.
Может, пригодится. Нет, я не пыталась оправдаться, отмыться от внутреннего позора. Просто выдавала данные, как будто складывала не нужное мне более оружие: вот ваши ножи, пистолеты, кастеты – деритесь теперь сами…
‒ Он… на незнакомом языке.
‒ Мы перепишем. Послушаем.
Хорошо.
‒ И еще код постановки дома на учет…
Еще один острый взгляд Коэна в зеркало заднего вида – мелькали на приборной панели отсветы фонарей, пока авто неслось по проспекту.
‒ Ты его запомнила?
‒ Да… Ни к чему, наверное.
‒ Диктуй.
Его тут же принялся заносить в телефон Арнау.
‒ Девять, шесть, два, четыре, один. Звезда, два ноля. ‒ В последовательности из этих восьми цифр я была уверена. – Только… зачем они?
‒ Затем, ‒ пояснил мне водитель, ‒ что очень часто это один и тот же набор. Даже не зеркальный.
Пульсировала зажатая в подол платья рука.
‒ Да?
Может, тогда не зря?
‒ Да. Людям сложно запоминать две сложные последовательности, они с девяностопроцентной вероятностью используют одну и ту же.
Что-то отлегло на душе. Но навалилось физически. Пульсация в ладони была непереносимой, и я не сразу заметила, что на меня, как филин, пристально смотрит Арнау. На лицо, ниже, на сжатые колени – что он хочет увидеть? Да, Гэл говорил, что их зрение позволяет видеть в темноте, но…
Не успела я додумать, как Эйс процедил со сталью в голосе.
‒ Тормози. Она ранена.
Секундная задержка с ответом.
‒ Здесь еще нельзя. Слишком близко.
‒ Я пересяду.
Не знаю, как он понял. По бледности моего лица? По пятнам на подоле? Вот только ткань темная, расшита блестками, пятна в такую впитываются, как в болото, даже с фонариком не разглядишь. Он смог.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сел на заднее сиденье, резко захлопнул дверь, и «Барион» опять рванул с места.
‒ Дай.
Руку пришлось размотать из подола. Я мерзла: наверное, терялась кровь. Арнау, не включая свет, пару секунд смотрел на ладонь, потом выругался сквозь сжатые зубы.
‒ Почему сразу не сказала?
Да я не должна была. Они мне не няньки, не медики, я собиралась перевязать ладонь по прибытии. Чем-нибудь. Показать наутро врачу. В конце концов, я подписывалась на риск, понимая, что он может в теории и на практике привести к травмам. Вот, привел. Ведь ранение не пулевое, не они меня «не уберегли». Просто неудачно упала.
Зашуршала сумка, Эйс откуда-то достал упаковку стерильного бинта, сорвал с него бумагу.
‒ Что там?
Взгляд Гэла с тенью беспокойства – в радужку его глаз вкрались бордовые оттенки. Наверное, отсвет с проспекта.
‒ Рваная рана, ‒ пояснил Арнау, ‒ сухожилия целые.
‒ В больницу?
Пока он мотал мне руку бинтом, затормаживая кровотечение, перечислял:
‒ Трихфенол есть дома, триамин тоже. Зажимы, степлеры… Нет, в больницу не едем.
‒ Понял.
«Барион» ускорился еще.
Теперь меня, трясущуюся, держал за раненую руку Арнау. Держал мою ладонь между своими, как жемчужину в раковине, не давил. Он говорил и вел себя так, как будто точно знал, что делал. С ним рядом делалось легче, чуть-чуть спокойнее. Не знаю, как именно он увидел безо всякого фонаря детали повреждения, но дрожать я стала меньше.
* * *
‒ Выпей это.
Гэл принес стакан с чем-то шипучим.
Пытка закончилась, Салим и его поганый дом остались в прошлом. Ненавистное платье сброшено в спальне. Хорошо, что я не поранила ноги, пока неслась по чужому газону босиком – наверное, невезение должно уравновешиваться везением. Хотя бы чуть-чуть.
‒ Что это?
На мне длинная футболка, легинсы, натянуть которые одной рукой было проблематично, но сидеть перед парнями в платье было бы крайне дискомфортно.
‒ Это снимет боль. Частично, но все же.
Эйс, сидящий передо мной на корточках, уже разматывал бинт, собирался обрабатывать рану. А мне до тошноты не хотелось на нее смотреть.
‒ Где ты так?
‒ Упала. Неудачно.
‒ Да, неудачно, ‒ подтвердил Арнау, нахмурившись, и мне пришлось-таки взглянуть на косой и неровный порез, вспоровший ладонь. Наверное, недостаточно глубокий для того, чтобы повлиять на двигательные функции, но крайне болезненный. – Это придется сшивать. Ты терпелива к боли, Недотрога?
Что ему ответить? Что «не очень», как и все девчонки? Что мне страшно, что хочется плакать, что я, конечно же, боюсь боли? Только киснуть перед ним – это окончательно признать поражение.
Наверное, что-то он прочитал по моим глазам, потому что пояснил:
‒ Я обезболю максимально. Иглу использовать не буду, только «скрепки», ‒ и кивнул на разложенные на подносе рядом странные мелкие пластиковые штуки, походящие больше на канцелярию, нежели на объекты медицинского назначения. – Это быстрее и менее болезненно. Хорошо?
Зашипев, потек по ладони антисептический раствор.
Морщась, я заглотила жидкость из стакана.
Или доктор. Или он. Делать однозначно что-то придется.
‒ У тебя… хорошие медицинские навыки?
Если уж отдаваться для хирургических процедур, то только профессионалу.
‒ У меня все навыки… хорошие.
Если бы не залегшие очень глубоко чёртики в серых глазах, при этих словах Эйс действительно показался бы мне серьезнее и глубже. Очень серьезным в этот момент и очень глубоким.
‒ Что это было? На что ты напоролась?
Меня отвлекал Гэл. Пока Арнау делал с ладонью что-то, отчего ее хотелось выдернуть, зажать себе рот, кинуться в комнату и разреветься, Коэн держал мой взгляд своим.
