- Я тоже, - кивнул Равиль.
- Должно быть, под землей время идет как-то особенно?
- Выходит, так.
- Хрен знает что, дорогие товарищи. Они покурили. Конечно, на глубине воздух был вполне пригодным для дыхания, но, оказывается, здесь, на поверхности, легким холодным ветерком можно наслаждаться.
Они выключили фонари и теперь пользовались ими только на краткий миг для ориентировки. После непроницаемого мрака подземелья обычная тульская ночь казалась не тусклее петербургской белой. Поднялись из ложбинки и пошли к роднику, расположение которого Равиль знал точно. К тому же пещерники протоптали к нему вполне различимую тропинку.
С высокого холма был хорошо виден на том берегу . светящийся вечерними огнями поселок Метростроевский, серая лента асфальтированной дороги, мост через реку Осетр.
На мосту, до которого было метров двести, стоял с включенными фарами грузовой крытый автомобиль и рядом "уазик". В свете фар мелькнула фигура с погонами на плечах. Одна, другая.
- Слушай, Рав, а тебе не кажется, что это военные? Не тех ли они пьяных солдатиков в пещере ищут?
- Наверняка. Или менты... Надо их растолкать. А то они, козлы, в десяти метрах от входа сидят. Если кого из местных пацанов офицеры возьмут в проводники - сразу найдут.
- И нас заодно.
- Нет, Мишк, нас не найдут. Тут уже пещеру хорошо знать надо. Ну можем вообще и поглубже перейти на всякий случай.
Родник, это обычное природное чудо, был бесшумен, зарос еще не слишком пожухшей, несмотря на позднюю осень, травой. В небольшом зеркальце воды чувствовалось движение со дна, если только опустить в ледяную воду руку. Вода была свежа и до того ломила зубы и перехватывала горло, что ее впору было закусывать. Но она была и по-настоящему вкусна.
В зеркальце родника заплескалась, замерцала одна яркая звездочка. Михаил поднял голову. Где-то на страшной высоте, в просторе, полностью противоположном неподвижной тьме и замкнутости пещеры, ветер раздвинул тучи, чтобы показать Мише три яркие звезды на прямой ровной линии.
- Пояс Ориона, - сказал он.
- Чего? - спросил Равиль.
- Пояс Ориона, - Миша ткнул в небо пальцем. - Люблю.
- А-а. Ясно. Ну пошли.
Равиль закрыл крышку полной канистры, и они направились в обратный путь.
Михаил пару раз подсветил себе дорогу. И вдруг oткуда-то снизу, от моста, что ли, раздалось:
- Эй вы там, с фонарями, стоять!
Они остановились, с тревогой выискивая в ночном сумраке глаза друг друга, чтобы поглядеть в них. Они так стояли целую секунду и только потом побежали, конечно же, туда, где была безопасная тьма, теснота и духота.
- Эй, там, стоять! Мы вас видим! Стоять! Стреляю!
Равиля и Мишу утянуло в спасительную дырку в земле, как воду в воронку. Выстрелов не было. Только ругань.
- Суки! Не уйдут, ничего.
Теперь страх был снаружи. Теперь то, что пугало раньше, было, как дом родной. Но, пройдя до того места, где можно было выпрямиться, они выпрямились, и Михаил расхохотался.
- А что мы, собственно, дернули? Ведь это не по нашу душу, а по...
Равиль не разделял этого веселья.
- Вообще-то да... но все же... Кто их знает? Давай этих солдатиков разбудим.
- Давай.
Но солдатиков на том месте, где они спали и блевали, не обнаружилось. Ни хлеба, ни бутылок. Только оплывший огарок свечи.
- Куда они, черти, делись?
-- Мишка, давай сперва наших предупредим. Этих потом найдем.
В их гроте все оставшиеся мирно спали. У водоносов, пока они добирались досюда, нервы постепенно успокоились. Василий проснулся сам, а Катю с Сашей разбудили.
Сели советоваться, что дальше делать. И решили, что паниковать не стоит. У них идеальное место для стоянки. И недалеко, и в то же время на приличном расстоянии от входа. На всякий случай сделали оба прохода максимально узкими, соорудив баррикаду из камней. Поработав, еще больше успокоились. А когда Катя достала из своего рюкзака фляжку со спиртом, то при родниковой водичке и вовсе все стало в порядке. И улеглись досыпать.
На этот раз Михаил был разбужен шумом голосов, хотя Равиль и Василий разговаривали, сидя у закипающего чайника, совсем негромко. На этот раз он посветил на часы и посмотрел на циферблат внимательнее: "10:13 am". Вот уже действительно утро. Только почему-то еще хотелось спать.
Послышались чьи-то шаги. Из темноты возникла Катя, а вскоре вслед за ней появился Саша.
- Доброе утро, - поприветствовал всех Михаил, наполовину вылезший из спальника. - Где-то, по слухам, солнышко встало.
- Вылезай, вылезай, - посоветовал ему Равиль. - Как бы нам сейчас тикать не пришлось.
- А что такое?
- Мы с Равом в Переднюю ходили, - сообщил Василий. - Там, кажется, действительно облава на этих солдатиков. Даже собак запустили.
- Вы видели их?
- Нет, слава богу. Только слышали. Там местами встречаются тонкие стены. Штреки часто прорыты. "Товарищ майор" слышали и "сука" слышали. Может, найдут тех беглецов и отвалят...
В голосе Рябченко присутствовала какая-то микроскопическая дрожь. Да Михаил и сам почувствовал неуверенность, зыбкость в этой огромной земной полости, в этих известняковых и песчаниковых стенах и потолках, в самом своем положении норного зверя, загнанного в глубину гораздо более сильным и свирепым фокстерьером. Господи, и тут, в цещере, эти, в погонах, достали.
Однако после завтрака Василий, Равиль и Саша в экономном свете одной свечи уселись играть в карты. Катя продолжила чтение своего романа. Миша улегся, то проваливаясь в дрему, то вновь возвращаясь к темной яви. Впору было задуматься - а что же они будут здесь делать две, три недели или сколько там еще? Ну лазить, исследовать. Ну, выбираться иногда в поселок за продуктами, за хлебом, водочкой...Тяжела участь дезертира.
Но сейчас думалось о другом. Что же там, в Передней, происходит или уже произошло? Оставили ли их в покое в этом неизменном царстве тишины, темноты и мира? Спустя часа полтора-два Василий не выдержал:
- Схожу посмотрю, как там. Он наладил свой безотказный шахтерский фонарь и ушел. Миша сменил его в нудном и молчаливом преферансе.
Когда Рябченко вернулся, тишина и тьма никак не прореагировали. Если бы свет фонарей и единственной горящей свечи был верен, как солнечный спектр дня, если бы вдруг каким-то чудом под потолком включились люминесцентные лампы, то можно было бы сказать, что лицо Василия залила смертельная бледность. Оно не могло говорить ни о чем хорошем. Оно вообще толком ничего не могло говорить. Его нижняя челюсть заметно дрожала, губа оквадратилась, словно у маленького мальчика, в одночасье потерявшего все игрушки, собачку и маму с папой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
