Ее пока что больше тревожило, как выказать внимание Джейн Фэрфакс, для которой тучи на горизонте сомкнулись столь же стремительно, как для Гарриет — расступились, и всякому в Хайбери, который хотел сделать ей что-нибудь хорошее, не оставалось времени для промедлений — а Эмма хотела этого превыше всего. Ни в чем она так не раскаивалась, как в своей былой холодности, и рада была бы осыпать всеми мыслимыми знаками сочувствия и симпатии ту, которую столько месяцев не желала замечать. Она жаждала быть ей полезной, жаждала показать, что ищет ее общества, подтвердить ей свое уважение и приязнь. Она решилась убедить ее провести день в Хартфилде. Послана была записка с настоятельным приглашением. Его отклонили — устно. «Мисс Фэрфакс не совсем здорова и затрудняется писать», — а спустя немного, когда в Хартфилд зашел мистер Перри, выяснилось, что она расхворалась так серьезно, что к ней, без ее согласия, сочли нужным позвать его; что ее терзают головные боли и нервическая лихорадка; он не уверен даже, будет ли она способна прибыть в назначенное время к миссис Смолридж. На сегодняшний день, во всяком случае, здоровье у нее никуда не годится — совершенно пропал аппетит — и хотя грозных симптомов не наблюдается и нет оснований предполагать, что затронуты легкие, чего пуще всего опасаются в семействе, но мистер Перри за нее не спокоен. По его мнению, она взяла на себя непосильную ношу и сама это чувствует, хоть и не хочет сознаться. Ее душенные силы, кажется ему, подорваны. Нельзя не отметить, что условия, в которых она содержится дома, не способствуют исцелению от нервического расстройства — прискорбно, что она вынуждена все время ютиться в одной и той же комнатке, а ее славная тетушка, старая его приятельница — чего греха таить, не лучшее общество для болящей. Заботливость и внимание ее неоспоримы, но, откровенно говоря, чрезмерны. Он боится, что они приносят мисс Фэрфакс не столько пользу, сколько вред. Эмма слушала с живейшим участием, все больше сочувствовала ей и мысленно прикидывала, чем бы помочь. Забрать бы ее хоть на час-другой от тетки, вывезти на воздух — ей, вероятно, даже на час-другой хорошо было бы сменить обстановку, побыть с разумным, спокойным собеседником; и наутро она снова, в самых прочувствованных выражениях, написала Джейн, что заедет за нею в карете, пусть ей лишь укажут час, прибавив, что мистер Перри определенно высказался при ней в пользу подобного моциона.
В ответ пришла коротенькая записка: «Мисс Фэрфакс кланяется, благодарит, но решительно не в силах совершить моцион», — и только.
Эмме подумалось, что ее предложение заслуживает более теплого отклика, но невозможно было сердиться, глядя на эти неровные, прыгающие буквы, явно выведенные немощною рукой, и она только силилась придумать, как бы сломить это упорное нежеланье видеться и принимать помощь. Кончилось тем, что, несмотря на таковой ответ, она велела закладывать карету и поехала к дому миссис Бейтс, надеясь, что все-таки склонит Джейн к совместной прогулке, — но ничего не получилось: к карете вышла мисс Бейтс и, рассыпаясь в благодарностях, горячо согласилась, что для больной ничего не может быть лучше, как проехаться по свежему воздуху — обещалась передать это ей со всею убедительностью — и все оказалось тщетным. Мисс Бейтс пришлось воротиться назад ни с чем; Джейн ни поддавалась ни на какие уговоры — ей как будто хуже сделалось от одного предложения выехать на воздух… Эмме хотелось самой увидеться с нею и попытать свои силы, но не успела она заикнуться об этом, как мисс Бейтс тут же дала понять, что племянница взяла с нее обещание ни под каким видом не допускать к ней мисс Вудхаус. «Джейн, бедная, правду сказать, никого не хочет видеть — совершенно никого — миссис Элтон, разумеется, нельзя было отказать — и миссис Коул так настаивала — и миссис Перри так просила — но больше никого Джейн, право, видеть не в состоянии».
Эмма не жаждала становиться на одну доску с такими дамами, как миссис Элтон, миссис Перри, миссис Коул и им подобные, которые войдут куда угодно даже незваными, — а претендовать на предпочтение чувствовала себя не вправе; поэтому она покорилась и только подробней расспросила мисс Бейтс о том, какая диета предписана ее племяннице и на что у нее аппетит, — не может ли Хартфилд предложить свои услуги. При упоминании об этом бедная мисс Бейтс очень расстроилась и разговорилась: Джейн почти ничего не ест; мистер Перри сказал, что ей нужна питательная еда, но все, чем они располагают — а ни у кого на свете нет более заботливых соседей, — ей невкусно.
Приехав домой, Эмма призвала экономку немедля обследовать наличные съестные припасы и к мисс Бейтс была в спешном порядке отправлена толика наипервейшего качества маниоки, сопровождаемая дружественной запиской. Через полчаса маниоку вернули назад; мисс Бейтс тысячу раз благодарила, но «милая Джейн сказала, что не может принять такое приношенье и не успокоится, покуда его не отошлют обратно, — а сверх того просила передать, что решительно ни в чем не нуждается».
После Эмме рассказывали, что в тот самый день, когда Джейн, под тем предлогом, что она не в силах совершить моцион, категорически отказалась прогуляться с нею в карете, кто-то, ближе к вечеру, видел, как она бродила по лугам на порядочном расстоянии от Хайбери, — и все это вместе взятое не оставляло сомнений, что ее доброту Джейн намеренно отвергает. Это было грустно; очень грустно. Сердце буквально сжималось от жалости — кровью обливалось — при виде такой раздражительности духа, непоследовательности поведения, нехватки прочности; было обидно, что ее сочли неспособной на добрые чувства, недостойной дружбы, но утешало сознание, что она действовала из благих побуждений и может сказать себе, что в этом случае мистеру Найтли — когда б он ведал об ее попытках прийти на помощь Джейн Фэрфакс, когда бы просто мог заглянуть к ней в душу, — не за что было бы ее бранить.
Глава 10
Однажды утром, дней через десять после кончины миссис Черчилл, Эмму просили сойти вниз к мистеру Уэстону, который «имеет до нее неотложное дело и не более пяти минут времени». Он встретил ее у дверей гостиной и, поздоровавшись с нею обычным голосом, тотчас его понизил, дабы не слышно было ее батюшке:
— Вы не могли бы нынче в первой половине дня зайти в Рэндалс? Постарайтесь, если можно. Вас хочет видеть миссис Уэстон. Ей необходимо вас видеть.
— Она нездорова?
— Нет-нет, вовсе нет — немного взволнованна, и только. Она бы села в карету и приехала сама, но ей нужно вас повидать наедине, а здесь это, знаете… — Кивая в сторону ее отца. — М-да!… Так вы приедете?
— Разумеется. Хоть сейчас, если угодно. В такой просьбе отказать нельзя. Но в чем дело? Она правда не заболела?
