духе мира сего[1092]. И знают, и говорят они одно, разве что иногда один опережает другого, если тот чего-то не знает, или один скрывает, другой выкрикивает то, что известно обоим. Пусть читающие полное изложение веры этого человека и его философию о Боге, которую он взял в уста свои[1093], посмотрят, есть ли там что-то здоровое или что-то не совсем безрассудное и не совсем еретическое. Он еще просит читателей, чтобы не сразу приписывали ереси, если они найдут у него что-то еще не написанное. «Ведь не все, — говорит он, — что не написано, ересь, но то, что противно вере»[1094]. Но и Павел говорит: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема»[1095]. И повторяет, чтобы утвердить: «Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема»[1096]. Значит, то, что написано у него, но еще не написано в ином месте, то, чего нет в католической вере, чему не учит Павел, чего не придерживается ныне Церковь, да будет анафема. Помилуйте, да что же больше достойно анафемы, что более не то что еретического, но языческого, чем во всеуслышание, речью и письмом, отрицать Отца, Сына и Духа Святого? Разве не значит отвергнуть Отца, Сына и Духа Святого, говоря, что они суть то, чем называются не по истине природы, но лишь по названию? Ни от кого, кто мало-мальски знаком с церковным преданием, не скрыто, что такое мнение давно уже осуждено и анафематствовано суровой критикой, на Соборах и в трактатах правоверных Отцов, деяниями их и писаниями. Не будем пока останавливаться на тяжком обвинении в савеллианской ереси, которое он навлек на свою голову, когда, намереваясь говорить о Боге, заменил Отца, Сына и Святого Духа на сильного, мудрого и волящего Бога, когда утверждает, что Бог, сущий то, что Он есть, исключительно сам по себе и из себя, на самом деле во всем таков с точки зрения твари. Перейдем к тому, что он утверждает. Намереваясь обучить род человеческий тому, чего тот еще не знал, привести его, так сказать, от веры к пониманию всего, он представил высшую в божестве тайну Троицы как силу, мудрость и волю в божестве, из которых он и составил Бога Троицу. То, что все три присутствуют в божестве, очевидно. Но ясно также, что много в нем другого, им подобного, так отчего же для составления, как сказано, Троицы, то есть Бога, взяты именно они, а остальные, обладающие таким же достоинством в божестве, по странному предубеждению выброшены из столь славного собрания? Однако о таком серьезном деле и судить следует серьезно.
3. Разберемся, как существуют в Боге не только сила, мудрость и воля, но и добродетель Бога, истина, любовь, благость, справедливость и тому подобное. Как говорит бл. Августин, «все что есть в Боге, есть Бог». И еще выразительнее в книге «О Троице»: «Особенно нужно учитывать, что все высказываемое высшей божественностью о себе говорится субстанциально, а все рекомое об ином — относительно, и что у всякой такой субстанции такая сила и в Отце, и в Сыне, и в Духе Святом, что все рекомое о каждом из них, относится не ко множеству, не к сумме, а к каждому в отдельности»[1097]. То есть Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой, и все же не три бога, но единый Бог. Сильный, или сила, Отец, сила Сын, сила Дух Святой, и все же не три сильных, или три силы, но одна сила, и один сильный. Так же следует понимать мудрость, благость, истину, любовь и все, что, как сказано выше, говорится о Боге Отце и Сыне и Духе Святом сущностно. В природе божества сущность и все эти имена, данные Отцу, Сыну и Духу Святому, как сказано, сущностно и сами по себе, являют не что иное, как простейшее единство. Отношение Отца к Сыну, Сына к Отцу, Духа Святого к ним обоим, и их обоих к нему, наконец, их имена — все они суть то, что дает Троице множественность. Поэтому бессмысленно искать Троицу там, где ее нет, а есть простое единство. Поэтому ни в коем случае не следует использовать божественные силу, мудрость и волю, чтобы как бы сконструировать в Боге Троицу: хотя согласно правилу и разумным основаниям веры их можно во множественном числе применять к трем Лицам, но в вышних, в той природе, где сила есть то же, что знание, а знание — то же, что воля, они суть одно. Как следует богословствовать о Троице согласно правилу и смыслу веры, святой Иероним пишет в письме к папе Дамазу: «Посрамляя Ария, мы говорим, что Троица субстанциально едина, отвергая же нечестие Савеллия, различаем в ней по качествам три лица. Мы исповедуем не просто имена, качества имен, то есть лица или, как говорят греки, ипостаси — субсистенции»[1098]. А святой Августин называет лица их именами: «Известно наверное из Писания, и благочестивая вера подсказывает, и ясное умозрение, что есть Отец, есть Сын, есть Дух Святой, что Сын не то же, что Отец, а Дух — не то же, что Отец или Сын, но что все же едины существом, не три, Отец, Сын и Дух Святой». И еще тоньше рассуждает о сущности и соотношении: «Невозможно в Боге назвать ничего сущностного, что, принадлежа одному, не подходило бы всем трем лицам. Ничто не принадлежит трем лицам, что не могло бы сойтись в нечто единое»[1099]. Когда речь идет об отношении в Боге, нельзя сказать что-то об одном лице, не имея при этом в виду остальные. В слове, выражающем отношение, лицо описывается в себе самом, а не относительно. Следовательно, отношение, как сказано, выражает Троицу, сущность — единство.
4. Относительно того, что в Писании иногда некоторые из этих называний относятся то к Отцу, то к Сыну, то к Духу Святому, как тот же магистр говорит, что «нужно знать, что к чему»[1100], так и здесь: все, обладающее одной природой, оказывается общим для трех лиц, чтобы иногда в чем-то одном можно было познать каждое в отдельности. И хотя Отец иногда как бы сам по себе называется силой, Сын — премудростью или истиной, а Дух Святой — волей или любовью, возвращаемся мы всё к
