светила звездного витийства, у него находится сокровищница взвешенного совета».
Тут все собравшиеся, оставив слезы и сетования, преклонив головы, принесли Природе обильное излияние благодарности. Гименей же, пред очами Природы стоявший в смиренном коленопреклонении, принял ответственность за назначенное ему посольство. Тогда Природа тростниковым пером начертала на папирусном листке такую официальную формулу:
«Природа, милостью Божией заместительная правительница мирового града, приветствует Гения, свое второе “я”, и желает ему во всех делах наслаждаться отрадами безоблачной Фортуны.
Поскольку подобное, отвращаясь от неподобного, радуется, разделяя общество подобного, находя в тебе вторую себя, как в зерцале Природы отраженное подобие, я связана с тобою узлом сердечной любви, с тобою преуспевая в твоем преспеянии, в твоей неудаче терпя равную неудачу. Посему наша любовь должна быть кругообразной, так чтобы ты, отвечая равной приязнью, участь нашу делал общею.
Очевидность совершенного преступления, словно бы кричащая, слишком явным делает для тебя кораблекрушение рода человеческого. Ведь ты видишь, как люди звериными соблазнами бесчествуют честность первоначальной природы, совлекая с себя преимуществующую природу человечества, в силу вырождения своих нравов обращаются в зверей, следуя собственным страстям в Венериных консеквенциях, терпя крушение в водоворотах обжорства, кипя в парах вожделения, паря на неверных крыльях гордыни, подвергааясь укусам зависти, позлащая других лицемерием лести.
На эти недуги пороков никто не наступает с лекарствами; этот поток злодеяний никто не укрощает плотиной защиты; эти зыби преступлений никакая твердая гавань не обуздывает. Даже добродетели, совершенно не способные выдерживать такой напор вражеского насильства, в поисках исцеления прибегли к нам как святилищу защиты.
И поскольку наши дела терпят ущерб от общего нападения, тебя улещая мольбами, тебе ради твоего покорства приказывая, и повелением увещеваю, и увещанием повелеваю, чтобы ты без всяких изощренных отговорок немедля пустился к нам, дабы в присутствии и с помощью моей и моих дев, отрешая сынов гнусности от священного общения нашей церкви, с должною торжественностью нашего служения ты поразил их суровым жезлом отлучения».
После этого она передала письмо, запечатанное оттиском печати, на коей искушенным художеством вырезаны были имя и образ Природы, послу для передачи. Тогда Гименей, с торжественностью и радостью на лице, дав делу эпилог выражением благодарности, начиная назначенное посольство и пробуждая своих сотоварищей от праздной дремы, повелел, чтобы они, бодрствуя при своих музыкальных инструментах, пробудили и их от безмолвного сна и призвали к напевам гармонических мелодий. Тогда они, инструменты ободрив неким вступлением, звук разнообразно единообразный, в несходстве схожий, многовидным вывели напевом:
XVII
Уж возвестила войну труба, ужасным раздавшись
Гулом, сказав о сродных войне предварительных сшибках:
Сходным ревом она о сходной молвила смуте.
Мнимой раною рог уязвляет воздушную область.
Сбивчивый голос его, нестройный голос не знает
Повиновенья ладам музыкальным, искусству мирволить
Пренебрегает, и песнь его дикая музыке дивна.
Оных прелестнее глас кифары, сирене подобной:
Слуху дарует он медвяное пиршество звуков,
10 Кои, пременой своей давая песне расцветку,
То наполняются вдруг слезой, являя унынье,
То обманчивого рисуют образы смеха.
Лира отрадную песнь, с филомелою сходно, выводит,
Сладко маня, и пред очи она выводит начало
Дремы, и ропот любой в смятенной душе усыпляет[1062].
Чуткую стражу в ночи неусыпно свершая, цевница
Песнью своей воздает за сон не вкушенный дозорным,
Радуя слух; от напевов ее становится воском
Камень твердый сердец, ума жестокого тает
20 Строгость, в изгнанье свою непреклонность обычную гонит[1063].
Звука стремнину сию, остроту окрыленныя песни
Поступию тупою своей тамбурин замедляет:
Все же не полностью он достоинств чужд музыкальных,
Если, ударом его несильным разя, сотрясеньем
Сим разбудить и вновь успокоить касанием мягким.
Воздух глубоко втянув и им отменно насытясь,
С сладостным гудом орган[1064] изрыгал проглоченный ветер;
Связанное разделяет орган, раздельное вяжет:
Равенство песен его неравное, строй их нестройный,
30 Разноречивый союз, разноречье согласное звуков.
Низменным звоном звенят и нищенским гласом кимвалы[1065]
Молвят: у наших ушей никогда их гуденье приязни
Не обретет, едва людского вниманья достойно.
Не было звука еще величавей, тоньше, нежнее,
Нежели тот, коим превосходил всех прочих звучанье
Сладостного пентафона[1066] напев, которого самый
Отзвук народ почитал, к иным песнопеньям ревнивый.
Тот, что кифаре в ответ несходственный глас поднимает,
Псалтерион[1067], наполненный сот медвяною сластью,
40 В звуке отрадном неся небольшой песнопенья подарок.
Систры[1068], взыскующие девической длани касанья,
Марса женственного язык, пророчицы брани,
О чудесах вели свою песнь неслыханным гласом.
XVIII
Пока Гименей посвящал себя обязанностям таинственного посольства, Природа, сплетая элегическую речь тяжкого сетования, обозревала прегрешения тех, из-за чьего неистового насильства величие ее государства претерпело столь глубокий и обширный ущерб. Среди них одного она потчевала стрекалом порицания усердней, чем прочих, ибо он грубее прочих пекся обесславить свою природу, уже из двора Природы изгнанную. Хотя Природа наделяла его благодатью знатности, своим даром — вернее, своими дарами — являло ему дружество Благоразумие, поднимало его Великодушие, наставляла его Щедрость. Однако, поскольку все тесто страдает от остроты малой закваски[1069], закат одной добродетели совершенно помрачал восход всех прочих добродетелей, затмение одного доброго качества заставляло звезды всех прочих добрых свойств умереть в затмении.
Когда Щедрость увидела, что сии попреки касаются ее воспитанника[1070], то, не дерзая плащом защиты затушевать его пороки, униженно понурив голову, искала утешения в слезах. Природа же, раздумывая, что значит сие головы опускание и слез испускание, говорит: «О дева, чья блистательная архитектура делает человеческий ум дворцом добродетелей; благодаря кому люди обретают награду приязненной благодати; благодаря кому обновляется обветшалая пора Золотого века; благодаря кому люди скрепляются клеем сердечной дружбы; кого вечное Бытие, породив от вечного лобзания Ума, даровало мне единоутробной сестрой: не только связь природной единокровности тебя со мною сочетает, но и связует цепь непорочной любви. Посему верность твоего суждения не позволит твоему желанию уклоняться от взвешенности моего мнения, ведь такое единение согласия, даже единство единения соглашает верным миром наши умы, что это единение не только облекается подражательным подобием единства, но, отринув призрак единения, стремится к сущностному тождеству. Поэтому ни одну из нас не оскорбит чье-нибудь неистовство, не задев при этом другую; ни одной не сможет угрожать чье-либо
