приказывает его слугам передать Ричарду, чтобы он извинился за свою алчность: «Пусть он растрачивает в непомерных расходах то, что ему принадлежит»36[932].
В этой критике выражалось разочарование крестоносцев при виде постоянных разногласий, слишком часто противопоставлявших принцев и королей-крестоносцев по политическим и идеологическим причинам, а также при решении банального, вульгарного денежного вопроса.
Ричард часто в этом совершал ошибки. Может, потому, что он выглядел слишком расточительным? Может, его чрезмерное великодушие было на самом деле главным врагом его щедрости, по крайней мере, во время пребывания на Святой земле, когда случаи огромных трат были частыми? Это, кажется, то, что хотел сказать Матвей Парижский, описывая прибытие Ричарда в Акру и представляя его роскошным принцем, обогнавшим во всех областях своего «соперника» Филиппа Августа — как в своей храбрости, так и в щедрости, пользовавшихся огромной популярностью у толпы, начиная с крестоносцев уже на площади, Филипп Август осознал это и помрачнел:
«Каждый день репутация его соперника возрастала. Ричард был богаче, более щедрым на подарки, его сопровождала более многочисленная армия, более дерзкая при нападении на врага»37[933].
Это тщательно подготовленное прибытие, эта афишированная роскошь, эта безграничная щедрость, которым предшествовала слава побед и богатств, приобретенных на Кипре и Сицилии, увеличенных еще больше зрелищным захватом огромного египетского судна, принесли королю Англии в глазах всех исключительную популярность, Ричард де Девиз предоставляет тому доказательства, преувеличивая в некоторой степени энтузиазм христианских масс, сравнивая его прибытие с приходом Христа на землю во время конца света:
«Король прибыл в осажденную Акру и был принят горожанами с такой большой радостью, как будто он был Христом, спустившимся на землю, чтобы построить здесь царство Израиля»38[934].
Король Франции, добавляет он, тоже был очень успешен во время своего прибытия, но с приездом короля Англии слава Филиппа Августа погасла, как «гаснет луна при восходе солнца».
Умело проведенная пропаганда или естественное выражение характерного великодушия Ричарда? Вероятно, оба. Впрочем, такой же характер носит и отбытие короля. Согласно Рожеру де Ховдену, король «раздал свои сокровища всем рыцарям и конюхам в армии, и многие говорили, что никогда ни один его предшественник не давал столько за год, сколько он дал за месяц». Хронист прославляет такое отношение, так как оно поможет завоевать ему благосклонность Господа, «так как Бог любит тех, кто отдает с улыбкой»39[935].
Это качество щедрости, такое благосклонное к рыцарству, кажется, достигло своего апогея во второй половине XII века, если верить как историческим, так и литературным источникам, перед тем как сойти на нет, довольно быстро, в конце того же века и в начале следующего. Через несколько лет после смерти Ричарда Гио из Провена, скорее в дань традиции восхваления прошедших времен, будет сожалеть об исчезновении этой добродетели, когда-то практиковавшейся принцами при их дворе:
Плачут благородные дома, Славные принцы и бароны. Чьи великие тела там собирались, и подарки получали, и давали40[936].
В то же время автор «Perlesvaus» говорит об исчезновении этого качества даже при дворе короля Артура, который до этого был моделью рыцарства и щедрости. Результат не заставил себя ждать — рыцари его покинули: их когда-то было триста семьдесят, а стало двадцать пять41[937]. Гюон де Мери, несколькими годами позже, пытается возобновить движение, отводя достойное место этому качеству в своей аллегории «Турнир Антихриста», где он представляет битву между пороками и добродетелями. В противоположность Алчности, Щедрость выбивает из седла своего противника, посаженного туда ломбардцами. Алчность режет ей правую руку, и менестрели сразу же начинают причитать: если Щедрость исчезнет, они умрут в нищете! Они не единственные, кто об этом сожалеет. Что станет с «бедными рыцарями», которых Щедрость обычно одевала? Кто отныне будет им давать ткани из Тира и заграничные одеяла? Учтивость и Храбрость плачут, так как «Храбрость без Щедрости мертва»42[938]. Но, к счастью, добродетели получают победу и добычу, которую они оставляют своим рыцарям, устроив пиршество под открытым небом.
В 1227 году Жан Ренар констатирует разочаровывающий факт, частый в то время: рыцарство исчезает. Когда-то, во времена короля Конрада, государи больше заботились о том, чтобы их окружали рыцари, а не мебель! Они им много давали, поддерживали рыцарство и предпочитали его бюргерству или простонародью43[939]. К 1230 году автор «Ланселота» в прозе тоже излагает достоинства щедрости правителей и королей по отношению к их рыцарям. Она прославляема, но также и прибыльна, так как:
«Теряют не из-за щедрости, а из-за скупости, ты должен научиться давать безвозмездно: чем больше ты даешь, больше у тебя будет что давать, так как то, что ты дашь, останется на твоей земле и наполнит другие земли богатствами»44[940].
Это качество, однако, имеет тенденцию устаревать. Гийом Маршал тоже называет эпоху Ричарда Львиное Сердце золотым веком рыцарства и щедрости. Но он, прежде всего, считает, что уважения за это заслуживает его брат Генрих, который сильно любил рыцарство и «возродил» его, вовлекши много рыцарей, и будучи великодушным по отношению к ним. Молодой король, в действительности,
Был красивым, добрым и учтивым,
Который сделал столько добра,
и возродил рыцарство,
и делал это до самой смерти.
Примеру, преподанному Генрихом, последовали многие правители, которые, в свою очередь, соперничали в щедрости по отношению к нанятым себе на службу рыцарям:
И самый лучший человек на земле, который еще хотел завоевывать, преследовать и отбирать.
Если ему дать волонтеров, Коней и оружие,
Он завоюет всю землю.
Но после смерти молодого короля рыцарство и щедрость в трауре:
Король умер,
Что же делать рыцарству и Щедрости,
Что же с ними станет?
Умер в Мартеле, так мне кажется,
Тот, кто собрал воедино
Всю куртуазность и храбрость,
Щедрость и благородство45[941].
Обогнал ли, по
