тематических подборках. Но этого было куда как мало, чтобы обеспечивать свою семью, тем более когда родился ребенок. Теща ворчала, и день ото дня все больше.
— Мама, мама, не надо! — доносился из-за стены голос жены.
Но мать была непреклонна, как жизнь со своими суровыми законами приземления.
— Если не может своими стишками зарабатывать, пусть идет на завод! — говорила она.
— Мама! Мама!
Он все слышал — будь проклят тот архитектор, который соорудил такой домик. Муха за стеной пролетит — слышно.
— Что будем делать? — сказал Володя Клаве, когда она пришла к нему заплаканная.
— Не знаю…
— И я не знаю! Ты видишь, я пишу, пишу! — закричал он. — Но из меня словно душу вынули. Я пустой, понимаешь, пустой! Я наверно, слишком много получил радости. А поэт не должен быть счастливым! И вот теперь мне нечего сказать. Я — пустой! Мне нельзя жить. Я должен умереть!
Но он не умер. Стал пить. И чем больше пил, тем безысходнее понимал, что из него ничего не вышло.
* * *
Как-то Клавдия Савельева шла по Невскому проспекту. И неожиданно повстречала… господи, никогда бы не подумала!
— Сережа!
Да, это был Сережа Круглов. В канадской дубленке, в росомаховой шапке, с «дипломатом». Резко обернулся — кто это, мол, так с ним бесцеремонно?
— Господи, Клава! — подошел, поцеловал ей руку. А рука у нее к тому времени была уже натруженная от авосек, сумок, в которых она таскала продукты. Мужа у нее уже не было. Спился. Уходя, прочитал свое последнее стихотворение:
Я надену саван черный ночью темною, Захлестну безумства жизни круг…
Она его не удерживала. Захлестывай!..
— Как живешь, Сережа?
— Клава, милая Клава, — только и сказал он, глядя в ее усталые глаза.
И она поняла, что все, что могло быть с ним прекрасного, все ушло, пропало. И заплакать бы, но сдержалась. Спросила:
— Так как живешь?
— Хорошо, — ответил он. И в его ответе не было похвальбы.
— А в чем заключается твое «хорошо»?
— Изобрел межзвездный корабль. Жаль, что не могу на нем тебя увезти. Надо бы пораньше…
* * *
Рассказано о том, как сложилась жизнь у Клавы Савельевой, когда она вышла замуж за Володю Семенова.
Но вот что было бы, если бы она вышла замуж за Сережу Круглова.
* * *
Боже, как она любила Сережу Круглова. Он говорил ей о звездах, о том, что сделает такой корабль, который полетит к Луне, и потом в далекие галактики. Слушая необыкновенные слова о прекрасном, Клава припадала к его плечу, и ей казалось, что Сережа в своем корабле уносит ее в сказочный звездный мир. И, замирая от восторга, целовалась с ним. Ах как она целовалась!..
И он еще говорил, страстно, увлеченно:
— Понимаешь, в космосе есть то, чего нет на Земле! — И, улыбаясь, добавлял: — Кроме тебя! — И смеялся, и целовал ее, и она смеялась и целовала его. А потом сидела у окна, и все думала: «Кого же из них двоих выбрать?» Обоих любила. И — ах! — если бы можно было, чтобы двое сидели возле нее, всегда, всегда вместе с ней! И один бы летел мечтой к звездам, а другой читал бы стихи.
Но жизнь была со своими приземленными законами и диктовала свое. И Клава плакала, то думая об одном, то о другом.
— Ну, мама, мама, ну почему нельзя так, чтобы всегда быть с ними?
Мама не понимала ее. И, как суровый закон жизни, властно говорила:
— Выходи за Сережу Круглова. Это надежно. Конструктор. А что этот поэтик, мотылек какой-то.
И она вышла замуж за Сережу Круглова, молодого, подающего большие надежды конструктора.
На свадьбе было много гостей — молодые ученые, были и старые. И все произносили заздравные тосты и кричали: «Горько!» Танцевали. И все это было замечательно!
И когда Клава утром проснулась, воздух был золотым и солнце лежало на полу, возле самой кровати. Голова Сережи покоилась на ее груди. И это было так хорошо, так необыкновенно, что она даже готова была заплакать, не веря в свое такое счастье.
И началась сказочная жизнь!
Каждое утро Сережа уходил в свое конструкторское бюро, полный вдохновенных мыслей. Ему казалось, еще совсем немного — и тот корабль, о котором он так мечтал, будет спроектирован, и тогда приступят к его строительству. Но вот что странно — у него вдруг начались нелады с расчетами. Посыпались одна ошибка за другой. Он не понимал, в чем дело. Больше того, весь его замысел неожиданно в главке вызвал сомнения.
В общем, с ним начало твориться после женитьбы на Клаве то же, что и с молодым поэтом Володей Семеновым.
И кончилось все это печально. Его отстранили от проекта, а потом и уволили из конструкторского бюро. Попробовал он устроиться в другой НИИ, но его не приняли. Жить стало трудно. А тут еще родился ребенок. И теща стала ворчать день ото дня все больше.
— Мама, мама, не надо! — доносился из-за стены голос жены.
Но мать была непреклонна, как жизнь со своими суровыми законами приземления.
— Если не может работать конструктором, пускай идет на завод рабочим!
— Мама! Мама!
Он все слышал — будь проклят тот архитектор, который такой домик соорудил. Муха за стеной пролетит — слышно.
— Что будем делать? — сказал он Клаве, когда она пришла к нему заплаканная.
— Не знаю…
— Я тоже не знаю… Из меня словно душу вынули. Я пустой, понимаешь, пустой! Мне нельзя жить. Я
