У Стивенсона, конечно, получается прямо идиллия — бывший пират, чуть не погибший на Острове сокровищ, получает теплое местечко в имении богатого дворянина и может спокойно жить себе и не тужить, хвастаясь своими приключениями. Если он сумеет увлечь какую-нибудь девицу и ссориться и мириться еще и с собственными кровными мальчишками, тут уж полная благодать.
А у иркутских купцов не было и этого. Русские сквайры жили на четыре тысячи верст западнее и если принимали участие в делах купеческих, то очень своеобразно — сидели в Санкт-Петербургской штаб-квартире Российско-Американской компании, и «управляли» оттуда происходящим на Аляске. Пропившегося в дым некому было взять даже в привратники, и пьяница или слабак попросту погибал, и самые большие деньги не держали его на плаву, а помогали быстрее тонуть.
Сам я этого не застал, но сибиряки старшего поколения еще в 1940-е годы видели своими глазами вышедших из тайги «золотишников», которые, не успев получить расчет, покупали штуки дорогой ткани, и специально нанятый человек бежал впереди, расстилал бархат или парчу под ноги:
— Иван Иванович по бархату желают путешествовать!
А Иван Иваныч пировал, желая пить строго самые лучшие коньяки и раскуривать сигары крупными купюрами. Естественно, тут любых денег хватало ненадолго, и такое чудо сибирской природы уже никогда в люди не выходило.
Но даже и этот последний и самый трудный бой с самим собой имеет смысл только в одном случае — если уже повезло, если богатства северо-востока уже превращены в купюры, банковские счета и стопки золотых монет.
Но ведь везло-то далеко не всем…
Скажем, в 1833 году некий купец Иван Веденяпин возвращался из Якутска санным поездом, вез в Иркутск наторгованное — пушнину и золото. С купцом ехали трое ямщиков, двое приказчиков — Иванов, местный кержак, то есть старообрядец, и Сеняпин, которого называют осетином (хотя фамилия совершенно не осетинская). Был с ним и 11-летний сын; взял его отец с собой, чтобы натаскивать в делах, или просто не с кем было оставить — история умалчивает.
Почему умыслили против Веденяпина собственные приказчики — это тоже неизвестно. Известно только, что Иванов, очень крупный и сильный человек, прямо во время движения ударил хозяина по голове кистенем — железным шаром на цепи, с шипами. Шапка смягчила удар, купец упал с саней на лед, закричал:
— Ты что, бога не помнишь?!
На что и получил превосходный ответ:
— Своего бога помню.
После чего соскочил с саней и нанес новый удар; на этот раз шапки на голове купца не было. Тут оказалось, что ямщики давно в одном деле с разбойниками-приказчиками, и что сговорились они свернуть с торной дороги на местную, по льду притока Лены, Витима, и доехать до торгового села Мамы. А там уж пропить и прогулять украденное (дальше грандиозной пьянки, как видно, планы разбойников не простирались — видать, фантазии не хватало).
Тут же, на льду реки, покрытом накатанным снегом, развернулся спор о судьбе мальчика. Кости Веденяпина. Пока он горько плакал возле трупа отца, Иванов навел на него ружье, но «осетин» Сеняпин схватился рукой за ствол: мол, нельзя убивать!
Иванов настаивал:
— У них бог другой, а нас бог за это дело простит.
Наверное, Сеняпин и правда был мусульманской веры, потому что продолжал тащить товарища за ствол ружья и уговаривал:
— Ваш бог простит, наш аллах не простит, не хочу идти с тобой в ад.
В это время ямщики развернули свои упряжки, объехали труп купца и помчались по льду реки дальше. Иванов в конце концов вынужден был поскакать вслед за ними. Впрочем, милосердие Сеняпина было довольно относительное, потому что в санях, на которых они с Ивановым ехали, оставался мешок с пельменями и второй мешок с хлебом. Наверное, по его вере нельзя было застрелить маленького мальчика, но оставить его умирать от голода не гневило аллаха и не означало обречь себя на ад.
К великому счастью маленького Кости, в нескольких верстах от этого места находилась изба, специально предназначенная для отдыха путешественников. Изба самая неказистая — затянутое бычьим пузырем маленькое окошко, нары, дощатый струганный стол… Вот и все. Но в этой избе была печь и были запасы муки, крупы и даже печеного хлеба — его только надо было разогреть, потому что пока печь не топилась, в избе были те же 50 или 60 градусов мороза, что и снаружи.
Как Костя Веденяпин дошел до избы и главное — как он дотащил туда труп отца, этого я не могу себе представить. И сердце сжимается от этого зрелища — февраль на 62-й параллели, морозный туман, серые сумерки уже в три часа дня и маленький мальчик, который не только идет вперед сам, но еще и волочит мертвого отца за воротник шубы (благо, зимник накатан чуть ли не до зеркального блеска).
Печка в избе топилась по-черному, так что проблемы с вытяжкой не было — лишь бы щепки загорелись. У Кости они загорелись, и мальчик скоро был в тепле, он даже мог сварить себе еды, а ложка у него была за голенищем валенка, как и положено. У Кости было даже оружие — пистолет во внутреннем кармане шубы отца, которым тот не успел воспользоваться. К счастью, это оружие Косте не понадобилось, а о том, как ему повезло, говорит вот что: потом оказалось, что спустя несколько дней совсем недалеко отсюда, верстах в пяти, нашли пару лошадей, запряженных в сани, — на лошадей напали волки, оставили от них только головы да обглоданные кости. А людей вообще не нашли, как будто их там и не было; и кто сидел в этих санях, до сих пор неизвестно даже приблизительно.
Но волки не подошли к избушке, и Костя четыре дня провел в ней наедине с мертвым отцом. Когда он не спал и не топил печку, он разговаривал с отцом, гладил его по лицу, рассказывал сам себе сказки. На пятый день ехавшие по тракту обратили внимание, что в избе топится — клубы дыма вырывались из полуоткрытой двери. А тут еще вышел на улицу мальчик и выстрелил в воздух из пистолета…
У этой истории полусчастливый конец — все-таки мальчик остался жив, добрался до Иркутска, его вырастил кто-то из родни, и Костя Веденяпин, когда вырос, стал приказчиком, а потом и самостоятельным купцом.
И есть у этой истории два следствия. Одно — вполне в духе того, что можно назвать «сибирской жутью», но совершенно материалистическое… Состоит это следствие в том, что ямщиков поймали очень легко — они и не думали скрываться. Пропив свою долю, ямщики преспокойно отправились домой, в большое село Макарово, откуда обычно и отправлялись караваны по Лене. Там этих людей и повязали, причем на суде они вели себя довольно бодро, даже кланялись Косте Веденяпину и все повторяли, что это их «черт попутал», и что потом они пропивали дуван отдельно, а вот приказчики в один прекрасный момент внезапно уехали и их долю тоже увезли. Были они биты кнутом и отправлены в каторжные работы на десять лет каждый. Дальнейшей их судьбы я не знаю, и она мне мало интересна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
