В неоконченном романе «Княгиня Лиговская» Лермонтов создал образ идеального общества: «В коротком обществе, где умный, разнообразный разговор заменяет танцы… где можно говорить обо всем, не боясь цензуры тетушек и не встречая чересчур строгих и неприступных дев, в таком кругу он мог бы блистать и даже нравиться… но таких обществ у нас в России мало, в Петербурге еще меньше, вопреки тому, что его называют совершенно европейским городом». И вот оказалось, что такое общество существует, и не где-нибудь, а в Петербурге, и в нем он может и блистать, и даже нравиться умным и красивым женщинам. Словом, как в первые два года после поступления в пансион, жизнь Михаила Лермонтова, полная тревог внешних и внутренних, явных и тайных, словно бы успокаивается, входит в колею. А главное, Андрей Краевский получил-таки разрешение на издание журнала «Отечественные записки»!
С журналом Лермонтову крупно и в последний раз повезло. В течение всего 1839 года его произведения появляются регулярно на страницах этого журнала. 1-й за 1839 год номер: «Дума»; 2-й – «Поэт»; 3-й – «Бэла»; 4-й – «Русалка»; 5-й – «Ветка Палестины» и «Не верь себе»; 6-й – «Еврейская мелодия»; 8-й – «Три пальмы»; 11-й – «Фаталист» и «Молитва»; 12-й – «Дары Терека» и «Памяти А.И.Одоевского».
Глава двадцать третья
«Отечественные записки» делали рекламу молодому автору, а автор – молодому журналу. Реклама журналу нужна была позарез: и А.А.Краевский, и Вл. Одоевский выложились, что называется, до копейки. Даже временный неуспех был опасен, держалось на волоске; это видно по отчаянному письму Одоевского к Жуковскому: «Дядюшка! Помогите и помогите от души, потому что дело задушевное; от 5 до 10 т. нас поднимут на ноги.
Краевский, комендант этой крепости…
Ваш грустик князь В.Одоевский».
Жуковский откликнулся – «Записки» удержались. Вл. Стасов, в ту пору подросток, вспоминает: «Мы брали книжку чуть не с боя, перекупали один у другого право ее читать раньше всех, потом, все первые дни, у нас только и было разговоров, рассуждений, споров, толков, что о Белинском да о Лермонтове».
Однако Белинский стал сотрудником журнала лишь в самом конце 1839 года, а «Отечественные записки» пошли сразу. Неужели Лермонтов оказался столь соблазнительной приманкой? Не без этого. И все же несколько превосходных стихотворений да три отрывка из романа не могли дать такой разбег затеянному Краевским литературному предприятию. В своем «Современнике» Пушкин, как известно, опубликовал «Капитанскую дочку» и «Путешествие в Арзрум», и тем не менее журнал терял тираж, принося издателю-редактору сплошные убытки.
Считается, что неуспех «Современника» вызван чрезмерной серьезностью. Так ведь и «Отечественные записки» были серьезным изданием, продолжающим пушкинскую – энциклопедическую – линию русской журналистики. В 1832 году, затеяв политическую газету, а при ней – Прибавления, Пушкин привлек к составлению проекта Владимира Одоевского. Одоевский представил программу, суть которой вполне передает резюме: «Современный летописец политики, наук и литературы, содержащий в себе обозрение достопримечательнейших происшествий в России и других государствах Европы, по всем отраслям политической, ученой и эстетической деятельности с начала… последнего десятилетия 19-го века».
Ни газета, ни Прибавления к ней разрешены не были. Однако и Пушкин в «Современнике», и Краевский с Одоевским в «Отечественных записках» действовали практически по приведенному выше плану. И тем не менее: «Современник» не продавался, а «Отечественные записки» молодежь вырывала друг у друга из рук. В чем же дело? Прежде всего, видимо, в том, что Одоевский, будучи человеком не только серьезных, но еще и неожиданных интересов, внес в журнал элемент занимательности. Это-то и привлекло тех, кто толстых журналов отродясь не читывал. Так, князь считал себя кулинаром-затейником, знакомые и друзья посмеивались над этим «хобби», отказываясь от его полухимических, полуфантастических соусов. А вот в журнальном деле даже эта странная для серьезного человека страсть нашла выход: ну кому не интересно узнать, как, допустим, сохранить и законсервировать воспетые Пушкиным «трюфли» или прочитать рецепт их приготовления, изобретенный самим Россини?
Любопытство «русского Фауста» к материальным приметам времени было феноменальным; он «втаскивал» в «Записки» все, на что набредало его любознание, казалось бы, ничуть не заботясь о том, насколько «съедобно» подобное ассорти: статейка, пропагандирующая паровой плуг (тут же выкладки и расчеты с точностью до рубля), ученое, понятное лишь узким специалистам обозрение книг по высшей математике (с анализом и оценкой), известие о том, что во Франции изобретен дешевый способ окрашивания сукна в синий цвет с помощью обыкновенной синьки и т. д. и т. п.
«Экран знаний» соредактора «Записок» был, если употребить современный термин, мозаичным; мозаичным выглядел и создаваемый им журнал. И тем не менее в пестрой смеси, в кажущемся беспорядке была Идея: не просто спокойный и умный энциклопедизм, а стремление поймать в журнальные мрежи «теченье века» способом «сближения всего, что в короткое время совершается в отечестве постоянно». Как это ни кощунственно звучит, но «Современник» был наказан невниманием публики за то, что проигнорировал того читателя, который, как писал Владимир Одоевский, скучает над «Илиадой», но никогда не бросит книжку, обещающую помочь «поправить домашние обстоятельства».
Организационно журнал Краевского-Одоевского замысливался на европейский промышленный манер: «Редакция должна походить на фабрику, где посредством правильного разделения работ в один час соединенными усилиями людей производится то, чего те же самые люди не могли бы произвести в долгое время, работая отдельно».
Впрочем, один Одоевский стоил редакционной фабрики, его работоспособность была невероятной. Он сам называл свою жизнь чернорабочей, и если это не вывело его в первые ряды русских литературных деятелей, то только потому, что интересы этого удивительного человека всегда «дробились на множество лиц и действий». Зато для Краевского способность Одоевского «дробиться» оказалась настоящим кладом…
С учетом «расположения часовых стрелок на европейских часах» компоновал Одоевский и «Обозрение наук», и другие разделы (первые номера журнала – своеобразная модель общественного сознания, сквозь «магический кристалл» которой видно, как внутри сороковых годов созревают шестидесятые с их культом положительного знания).
И тем не менее, несмотря на практический уклон, гвоздем первого номера была все-таки лермонтовская «Дума», ибо – таково мнение редакционной фабрики – «поэзия есть слово народа, и как в слове – весь человек, так и в поэзии – весь народ».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
