Тем не менее, несмотря на все эти изменения, отражающие ярко выраженный запрос на то, чтобы закон как социальный регулятор, наконец, заработал, наши сограждане и в настоящее время остаются в массе своей сторонниками «консенсусной» модели законопослушания. Модели, предполагающей, во-первых, что закон надо соблюдать только в том случае, если он соблюдается властями, а во-вторых, если он прошел моральную легитимизацию, т. е. соответствует представлениям респондентов о социальной справедливости.
Ярким свидетельством в пользу такой интерпретации полученных данных выступает отношение к необходимости выполнять распоряжения руководителей независимо от того, убежден ты в их правоте или нет. Хотя доля убежденных в том, что руководителям нужно подчиняться, даже если ты не согласен с их требованиями, за последние 15 лет выросла, свыше двух третей работающих по-прежнему к этому не готовы. Это означает, что саботаж распоряжений «начальства», еще со времен крепостного права являющийся в России основным способом борьбы за свои интересы, имеет определенную и четко артикулированную подоплеку — убеждение, что делать надо только то, с чем ты согласен. Причем это убеждение является общей социокультурной нормой, поскольку его разделяют (в среднем примерно в двух третях случаев) даже предприниматели, имеющие наемных работников, и руководители разных уровней. Вряд ли можно в таких условиях ожидать укрепления технологической дисциплины, столь важной для модернизации российской экономики и развития высокотехнологичных отраслей.
Эти представления не зависят от того, где прошла первичная социализация людей, где они живут в настоящее время, а также от их пола, образования, профессиональной принадлежности, общей оценки ими своей ситуации на работе, стиля руководства на ней и т. д. Даже в армии, правоохранительных и других силовых структурах лишь половина респондентов считает, что распоряжения руководства надо выполнять в любом случае. Остальные же сотрудники силовых структур убеждены, что надо выполнять лишь те распоряжения, с которыми они согласны.
Однако постепенно в России все же формируются предпосылки для того, чтобы на место «вольницы», где каждый делает лишь то, с чем согласен, пришли нормы и модели поведения современных обществ с их уважением к закону, эффективно работающей судебной системой и умением отстаивать свои групповые интересы в рамках предложенных институциональных форм. Об этом свидетельствует не только уже упоминавшийся запрос россиян на активизацию закона как социального регулятора, но и динамика традиционно свойственного им восприятия свободы как полностью бесконтрольного и ничем не ограниченного поведения (не случайно анархизм как учение так пышно расцвел более ста лет назад именно на российской почве). Процесс вытеснения понимания свободы как «воли», анархического восприятия ее как «свободы от …» (общества, начальства, многочисленных долженствований, вытекающих из различных социальных ролей), характерным для обществ модерна ее пониманием как «свободы для …», т. е. возможности защищать свои интересы в рамках предусмотренных законом прав и свобод, пусть очень медленно, но все-таки идет. Так, если 15 и даже 10 лет назад в двух альтернативных определениях свободы («свобода — это возможность быть самому себе хозяином» и «свобода человека реализуется в его политических правах и свободах») соотношение сторонников первой и второй позиций составляло 65:35, то сейчас — 60:40.
Однако, поскольку свобода для россиян — это все еще, прежде всего, «свобода от», то и многие инструментальные ценности демократии для них сравнительно неважны. Ключевые признаки демократии в их глазах — равенство всех граждан перед законом (53 %), независимость суда (43 %), свобода печати (43 %), свободные выборы власти (40 %) и возможность свободно высказывать свои политические взгляды (36 %). Что касается многопартийности, наличия оппозиции и других инструментов демократии как ее основных признаков, то в 2010 году их назвали менее 20 % опрошенных. Вспомним в данной связи также и понимание ими задач оппозиции, которая как особая политическая сила призвана в их глазах не конкурировать в борьбе за власть, а контролировать правильность поведения «власти» в отношении соблюдения ею общественных интересов и помогать ей в этом главном для всех деле.
Это, конечно, принципиально иная система норм, регулирующих взаимоотношения личности, общества и государства, нежели существующая в западной культуре, где государство не просто заботится об абстрактном «благе народа», а выступает гарантом интересов и прав человека в его взаимоотношениях с обществом. К сожалению, и та модель развития рыночной экономики, которая органично вытекает из ключевой роли государства в жизни общества и представляется россиянам оптимальной для России, имеет мало общего с современными высокоэффективными моделями такой экономики. Данные исследований позволяют говорить об устойчивом тяготении граждан России к смешанной экономике с доминирующей ролью государства и государственной собственности. По их мнению, все стратегические отрасли экономики и отрасли социальной сферы, гарантирующие здоровье и благополучие нации, должны находиться под безусловным контролем государства.
В то же время и в этом вопросе можно увидеть признаки постепенного разложения норм, служащих основанием для легитимации позднеэтакратической модели развития, а число сторонников более современной организации экономики России постепенно растет (рис. 3).
Рисунок 3. Каким должен быть, по мнению населения, экономический строй в России (1998–2010, % от числа опрошенных, россияне до 65 лет)
Тем не менее восприятие государства как ключевого экономического агента с вытекающим отсюда запросом на усиление его роли в экономике и расширение сферы государственной собственности остается ключевым отличием россиян от населения стран западной культуры (рис. 4).
Рисунок 4. Отношение к целесообразности расширения государственного и частного секторов у граждан разных стран мира (% от числа опрошенных)[119]
Совсем иной, чем для представителей западной культуры, смысл имеет для россиян и институт частного предпринимательства. Предпринимателей они воспринимают весьма толерантно, и в глазах большинства из них частный бизнес имеет право не только на существование, но и на защиту со стороны государства в условиях России. Однако такое восприятие распространяется лишь на законопослушный и экономически эффективный малый и средний бизнес. Что же касается бизнеса крупного, то ему места в нормативной модели наших сограждан практически нет. Кроме того, в системе смыслов российской культуры именно государство является реальным (а желательно и рачительным) «хозяином» всего национального богатства, частью которого оно временно дает «попользоваться» при определенных условиях их формальным собственникам. При этом главный персонаж российского экономического мышления не столько «собственник», сколько именно «хозяин» («хозяин — барин»). В данном контексте понятно, почему, несмотря на рост толерантности к частному бизнесу, основная масса россиян убеждена, что предприятия, которые наносят ущерб интересам государства, следует без всякой компенсации национализировать.
Легитимность гипертрофированной роли государства в экономической сфере — и в целом, и по отношению к частной собственности — связана отчасти и с таким специфическим аспектом понимания института частной собственности в российской культуре, как право собственника бесконтрольно и без всяких ограничений распоряжаться соответствующим объектом[120]. Это вытекает из уже упоминавшейся специфики российского понимания свободы как «свободы от». Учитывая такое понимание свободы, в том числе и экономической, можно выделить три группы видов собственности, по отношению к хозяевам которых права государства в представлении россиян существенно различаются. Причем в данном вопросе у них существует практически полное единодушие, вытекающее из представлений о роли соответствующего объекта в жизни сообщества и возможных последствиях бесконтрольного распоряжения им.
Первая группа включает в себя собственность, используемую в частной жизни граждан — жилье, крупные суммы денег, земельные участки и т. п. В распоряжении этими видами собственности их «хозяева», кто бы они ни были, по мнению подавляющего большинства респондентов, должны быть полностью свободны. Вторая группа включает в себя земли для производства сельхозпродукции на продажу, акции предприятий и сами предприятия. По отношению к этим объектам допускается собственность на них и частных лиц, и коллективов, и государства, но контроль за их использованием по отдельным, наиболее важным для жизни сообщества параметрам должно осуществлять государство. Что же касается всех видов природных богатств, а также транспортных коммуникаций и энергетики, то именно государство выступает в сознании россиян подлинным владельцем («хозяином») соответствующих объектов независимо от того, кто в тот или иной момент является их формальным собственником.
