из радиорубки, одеваясь уже на улице.
Трещина прошла возле самого вертолёта. Он уцелел, но лампы подогрева, находившиеся рядом с ним, оказались отрезанными полосой воды. А без них двигателя в мороз не запустить. Надо действовать без промедлений, иначе беда! Вместе с Сашей Ефимовым мы бежим к стеллажу с продуктами – там лежит толстый двенадцатиметровый трап. Ящики летят в снег, и через минуту, едва переводя дух, мы подтаскиваем трап к разводью. Большая ромбовидная льдина то приближается к нашему берегу, то отплывает в сторону, сминая шугу.
Скоро экипаж вертолёта быстро перебирается на ту сторону и исчезает во мраке. Через несколько минут из тьмы снова появляются фигуры вертолётчиков – они возвращаются, волоча за собою лампы. А доски трапа успели обледенеть, одно неверное движение – и люди вместе со своей ношей соскользнут в чёрную маслянистую воду, посыпанную белеющими зёрнами изморози. Но вот последний рывок – и, тяжело дыша, они ступают на наш берег.
Луч прожектора, тревожно вздрагивая, ползёт по льдине.
Замолчал телефон. Видимо, где-то оборвалась линия, а это значит, что прекратилась связь с геофизиками и, главное, с метеорологами. Курко встревоженно посмотрел на часы. Скоро «работать» с радистами мыса Челюскин, а метеорологической сводки до сих пор нет. Конечно, на Челюскине поймут, что нам сейчас не до погоды. Но разве от этого станет легче? Надо чинить линию, и как можно быстрее. Радистам скоро удалось отыскать место обрыва – оно у самой трещины. Разбаш, зачистив конец провода, привязывает его к тяжёлому болту. Но в громоздкой куртке трудно размахнуться. Всплеск – и болт, не долетев до противоположного берега, падает в воду.
– Эгей, на том берегу! – слышится из темноты голос Змачинского. – Идите правее, здесь трещина уже!
Разбаш перебегает вправо, по направлению голоса, и, размахнувшись, со злостью кидает болт. В ответ раздаётся обрадованное «есть», и скоро Малков уже передаёт по телефону очередную сводку погоды для Большой земли.
Трещина лишила нас нескольких мешков с углём, теодолита, а главное – куска лётной полосы метров в двести. На обломке аэродрома остались прожекторы старта. Пришлось идти за ними. Почти у самой цели нам пересекла дорогу новая, узкая, извилистая трещина. С опаской поглядывая по сторонам – не расходится ли? – мы перешагнули через неё. Погрузили стартовое имущество на нарты и, уставшие донельзя, тронулись в обратный путь. А когда достигли лагеря, у всех было такое чувство, точно мы прошли не один, а добрых три десятка километров.
Пока мы возились на аэродроме, механики успели прогреть двигатель вертолёта, и Бабенко полетел в «Замоскворечье», как уже кто-то окрестил оторвавшуюся половину льдины. На борту вертолёта – дополнительный запас продуктов, посуды и всего необходимого для наших товарищей, временно отрезанных от «цивилизации» – от камбуза и кают-компании…
На обратном пути вертолётчики захватили с собой Михаила Комарова: аэрологический домик без помощи трактора не оттащить от опасной трещины, которая прошла в нескольких шагах от него. Много часов понадобилось Комарову, чтобы разогреть на тридцатипятиградусном морозе остывший мотор… Но вот и это дело сделано, домик передвинут на новое место. Теперь можно немного передохнуть…
25 ноября
Утро. Условное утро, ничем не отличающееся от ночи. Молодой лёд на разводье достиг уже 12–15 сантиметров толщины. Можно организовать переправу. Спустив на прогибающуюся ледяную корку клипербот – надувную лодку, аэрологи на верёвке перетягивают его от берега к берегу, как паром. Туда – грузы, обратно – люди. На завтрак все «замосквореченцы», кроме дежурного, уже появляются в кают-компании. Если всё пойдёт хорошо, переправленная вчера кухонная посуда, кажется, останется без употребления. Но что нас ждёт впереди – неизвестно…
Аврал продолжается. Наш участок льдины очень ненадёжен. Это – ледяной клин, окружённый разводьями. Одно хорошее сжатие ледяных полей – и лагерь полетит вверх тормашками. Надо готовиться к перебазированию на новое место. Но для этого нужно, чтобы сначала прочно замёрзла трещина.
Во второй половине дня большой группой начинаем обход льдины. Вспоминается прошедшая ночь – мелькающие фонари, спешащие к трещине люди, белёсый луч прожектора, шарящий по снегу… Сейчас здесь, как на поле недавнего боя, стоит зловещая тишина. Загораются факелы. Длинные тени скользят по льду, огибая торосы, проваливаясь в зияющие трещины, местами покрытые молодым ледком. В отсветах пламени на нём видны многочисленные пушистые комочки, усеянные сверху тонкими кристаллами и переливающиеся разноцветными огнями. Это «розы Севера» – кристаллические друзы солей, образующиеся при замерзании морской воды.
26 ноября
Лёд на разводье совсем окреп, но, чтобы ходить по нему без опаски, мы на всякий случай настилаем доски. Так площадь давления будет больше, а следовательно, возможность провалиться – меньше. Один за другим, гуськом мы перебираемся в «Замоскворечье». У самого края трещины темнеют баллоны с газом. Их около ста – больше половины нашего запаса.
– Да, – многозначительно говорит Канаки, – работки здесь на всех хватит.
– А ну, поберегись! – Шариков лихо вскидывает на плечо баллон и, увязая в снегу, несёт его подальше от трещины.
Но там сугробы ещё глубже, и Шариков, сплюнув от обиды, вынужден сбросить свою шестидесятикилограммовую ношу. Если здоровяку Максимычу не по силам одному такая работа, то уж нам и подавно. Разбившись на пары, мы перетаскиваем баллон за баллоном на новое место и наконец, выбившись из сил, рассаживаемся прямо на снегу «перекурить».
Но вот все баллоны вне опасности.
– Пошли по домам, – стряхивая снег, говорит Бабенко.
– Как по домам? А палатки геофизические кто будет тащить? Они тоже у самого края разводья, – торопливо вмешивается Попков.
Алексей что-то буркнул в ответ, но, не возражая, направился следом за Николаем Евдокимовичем.
Мы идём вдоль трещины. Неподвижными громадами застыли ледяные глыбы, окружённые зазубренными осколками сломанного поля. Местами льдины наползли на него, и край, не выдержав тяжести, обломился, обнажив свою толщу. Всюду трещины, груды торосов, обломки льдин и широкая чёрная лента воды, уходящая на северо-запад.
Обледеневшие палатки оказываются настолько тяжёлыми, что не раз пришлось отдыхать, пока Попков наконец, сжалившись над нами, сказал:
– Стоп, дальше нести не надо.
Пока мы занимались «попковскими палатками», аэрологи, соорудив из брезентовых полотнищ палатку-времянку, уже готовят к выпуску радиозонд. Они спешат – надо восстановить пропущенный из-за полундры «срок».
В тишине громко звучат их голоса и шипение «лягушки» – мехов, с помощью которых надуваются оболочки шара.
Дома нас с Женей ждёт разочарование: газ в баллоне в наше отсутствие кончился, и вместо долгожданного тепла нас встречает мороз.
Приходится сначала притащить новый баллон. И только тогда, когда ртуть поднимается к +9 градусам, мы снимаем шубы, и кажется даже, что в домике значительно потеплело.
