— Кончится война, я соберу весь материал о стариках-партизанах и обязательно напишу о них повесть. Об этом непременно следует написать. Через них вся Россия видна. Это чисто русское явление. У немцев нет и не может быть таких партизан, таких стариков, героизма такого накала, такой стойкости и любви к родине. На днях я читал, как наши бойцы с гранатами в руках ложились под немецкие танки, чтобы остановить врага. У меня слёзы из глаз хлынули. Разве можно победить страну с таким народом?! Если тебе попадутся под руку материалы о Сусаниных наших дней — присылай мне. Книгу писать хочу».
В годы Великой Отечественной войны А. С. Новиков-Прибой много писал для газеты «Красный флот» и журнала «Краснофлотец». Несколько раз печатался в «Правде». Писал для Совинформбюро, которое рассылало его статьи и очерки в зарубежные газеты дружественных стран. Несколько раз выступал по радио. Особенно сильно, по воспоминаниям П. И. Мусьякова, возглавляющего в то время редакцию газеты «Красный флот», звучал очерк «Русский матрос».
Герои очерков Новикова-Прибоя — это и снайперы, и лётчики, и партизаны. Но более всего его привлекали подвиги моряков. Он много пишет о славных традициях русского флота.
Главное, что постоянно подчёркивал писатель, — нравственная сила русского народа. Эта сила, по его словам, «является незыблемой основой нашей Красной Армии и Красного Флота. Именно поэтому с каждым днём растут и крепнут мощные удары по врагу. Это доказывают своим поведением на войне наши герои. Многие из них погибли, но сила, питавшая их, жива. Она развита в миллионах сердец и кипит в них мщением к жестокому врагу, вызывая горячую веру в победу над ним. Никогда не удавалось сломить нравственную силу русского народа, притупить её или обезличить. Победит эта нравственная сила и теперь».
Начало 1944 года ознаменовалось впервые прозвучавшим по радио новым Государственным гимном СССР, заменившим «Интернационал». Это отражало чаяния советского народа, сплотившегося в борьбе за любимую родину. Это было символом братства, мужества, грядущей победы. Во всяком случае, именно так воспринял появление нового гимна писатель Новиков-Прибой, говоривший об этом в своих выступлениях перед читателями. А выступлений этих по-прежнему было немало, хотя чувствовал себя Алексей Силыч всё хуже и хуже.
Мария Людвиговна пыталась уложить его в больницу, а ему было некогда: наметил поездку на Урал. Вот вернусь, сказал, тогда посмотрим.
В начале января заехал навестить Алексея Силыча сын боцмана Воеводина — Константин. Позднее Константин Максимович вспоминал, каким увидел писателя — сильно осунувшимся, с ввалившимися невесёлыми глазами. Уже понимая серьёзность своей болезни, чувствуя неотвратимость смерти (теперь он всё чаще философски рассуждал об этом), Алексей Силыч всё равно строил планы, надеясь успеть завершить и «Капитана 1-го ранга», и «Двух друзей». Собирался встречаться с читателями. А главное, надеялся дожить до Победы, верил, что до неё — рукой подать.
11 января 1944 года газета «Уральский рабочий» писала: «Вчера в Свердловск приехал Новиков-Прибой. Писатель выступит с чтением своих произведений в рабочих клубах города, побывает в районах области».
В феврале Алексей Силыч вернулся в Москву.
В Свердловске ему подарили набор эмалированных кастрюль, а в Перми — щенка какой-то особой северной породы.
Алексей Силыч не уставал восторгаться живым подарком, заявляя, что этот пёс не просто смышлёный, а совершенно гениальный.
— Всё понимает! Всё! — восклицал довольный Силыч. И с упоением рассказывал, как они пойдут с новым другом Задором на охоту.
Приближался март — тот месяц, который, как вспоминают его друзья, «будоражил его морскую, охотничью кровь».
Трепля Задора за лохматый загривок, Алексей Силыч мечтательно говорил:
— Скоро, скоро мы пойдём с тобой в мартовские поля, походим по мартовским токам, поохотимся за глухарями.
Задор радостно повизгивал, как будто действительно всё понимал, преданно лизал руки хозяина.
А он, потирая руки, жаловался:
— Что-то начали сохнуть…
Но окружающие видели: не только руки — весь он высох; глаза потеряли прежний блеск, на потемневшем лице углубились морщины.
Сергеев-Ценский вспоминал, как накануне того дня, как лечь в кремлёвскую больницу, Новиков-Прибой зашёл к нему в гости (Сергей Николаевич был в это время в Москве). Алексей Силыч что-то живо рассказывал, балагурил, не заговаривая о болезни. А пришёл домой и упал на лестнице без чувств. На следующий день его отвезли в клинику, откуда он уже не вышел.
Борис Неверов так вспоминает о своей последней встрече с Алексеем Силычем:
«В последний раз я видел Алексея Силыча в марте 1944 года перед его уходом в больницу, из которой он уже не вернулся… Он был грустен в тот день: не было на его лице обычной для него ласковой и доброй улыбки, глаза его не искрились и не смеялись… А когда я от него уходил, он сказал мне, как оказалось, свои последние для меня слова:
— Вот, дружище… Может быть, больше и не увидимся, а если не увидимся, то помни, что жить надо так, чтобы каждодневным трудом приносить пользу и своей стране, и окружающим тебя людям».
Последней работой А. С. Новикова-Прибоя была статья, посвящённая столетию со дня рождения К. М. Станюковича: 1 апреля он продиктовал её Марии Людвиговне в больнице.
13 апреля Алексея Силыча навестили Перегудов и невестка Нина.
Каждый из них немного по-разному помнит эту встречу.
Александр Перегудов пишет:
«О последней нашей встрече говорит мне небольшая книжечка первой части романа „Капитан 1-го ранга“. Я получил её в Кремлёвской больнице, где лежал тяжело больной Новиков-Прибой. С трудом он достал из-под подушки книжку, несколько дней назад вышедшую из печати, и сказал:
— Давай я напишу тебе на память.
Я подал ему ручку, подставил спину, и, положив на мою спину книжку, лёжа, Алексей Силыч написал:
„Другу Саше Перегудову сердечно.
А. Новиков-Прибой.
Кремлёвская больница. Температура. Рука дрожит. 13.IV-44 г.“».
Из воспоминаний Н. А. Новиковой:
«…я видела его незадолго перед смертью, когда мы с писателем Перегудовым ходили к нему в больницу. Он просил нас прийти к определённому часу. Это был час обеда. Принесли обед. Помню, что это был куриный суп и на второе тоже что-то мясное. Алексей Силыч сидел в кресле в пижаме, бледный и исхудавший. Болезнь брала своё. Он велел нам сесть за стол и кушать.
— Я теперь есть ничего не могу, вот хочу вас угостить, посмотреть хочу, как здоровые люди едят.
Себе он налил минеральной воды и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
