Но я был убежден и понимал, что дебют на объекте № 2 может привести к плохому окончанию всей партии без ввода могучих фигур из Москвы. И не хотел, чтобы такой важный момент в создании нового полигона, как окончание строительства и начало монтажа первых технологических сооружений в далекой пустыне, прошел вне поля зрения тех московских инстанций, от которых зависит и задание тона в этой работе, и оказание ей постоянной помощи. Ибо невозможно помогать, не зная обстановки на месте. Но вот вопрос: кто и как должен сформировать команду московских начальников и благословить их в путь-дорогу на полигон? Я решил начать с малого: объявил, что вылетаю на полигон для решения оперативных вопросов по объекту РЭ, и попросил начальников некоторых главков выделить своих представителей. С такой же просьбой я обратился и к начальнику своего главка, замминистра Шаршавину. Василий Андреевич прикинулся непонимающим, хитро сощурился, улыбнулся:
— А что вы собираетесь делать там, да еще с представителями главков? Не рановато ли для главного конструктора туда ехать?
— В том то и дело, что я точно не знаю, что там буду делать. Все выяснится на месте. Получается, что я отправил людей туда, где они должны начать сами знаете какое дело, а с чем они столкнутся на своих самых первых и самых трудных шагах?
Одно дело бумаги, а другое дело — как оно получается в железе, в бетоне. Это все надо видеть своими глазами, вовремя осмысливать, подправлять, помогать.
Сейчас не рано, а завтра будет поздно.
Василий Андреевич, слушая меня, продолжал добродушно улыбаться. Может быть, он вспоминал свою молодость? Завод, рабфак, институт, снова завод, аспирантура.
И вдруг, при почти уже готовой диссертации, — вызов в наркомат: придется, мол, на время расстаться с наукой. Надо строить линии связи и радиовещательные станции в самых отдаленных местах Сибири и Дальнего Востока. Ему, сибиряку, в Сибирь — как щуке в воду. Согласия не спрашивали, — ясное дело, партмобилизация. Пришлось распрощаться с мыслью о собственных научных разработках. Теперь его задача — осуществлять замыслы других умных людей, заложенные в проектах. Все это получалось у него неплохо, и когда начали создавать Третье Главное управление при Совмине СССР, то Шаршавин не ускользнул из поля зрения начальника ТГУ Рябикова и благословивших его более высоких инстанций. Встречаясь со мной, он всегда как бы ощущал соприкосновение с мечтой своей инженерной молодости, старался помочь мне чем только мог. Шаршавин быстро и гораздо глубже, чем требовалось для его положения, схватывал научно-техническую суть дела, вызывая этим мое немалое удивление. И сейчас он спросил:
— А зачем вам представитель от нашего главка?
— То, что я увижу своими глазами, главк увидит его глазами.
— А моим глазам вы не доверяете? Нет, мой дорогой, в таком деле, кроме меня самого, никакой мой представитель, даже самый глазастый, не подойдет. В таком деле, как ваше, надо не только погонять из Москвы, но и крепко пахать самому. Только мы с вами вдвоем на второй площадке тоже не много напашем. В нашей упряжке много хомутов, и есть не мало охотников от них отлынивать. Вот, например… — Шаршавин молча начал набирать номер по кремлевскому телефону. Мне было хорошо слышно, как на другом конце линии после длинных гудков отозвался голос Байдукова.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, — шутливо-бодрым тоном начал Шаршавин. — К вам обращаются рядовой необученный Шаршавин и полковник Кисунько. Мы очень просим, чтобы вы возглавили нас при поездке на подчиненный вам полигон.
— А что мне там делать? Это ваша сугубо НИРовская затея. Эксперимент. Нас, военного заказчика, эксперименты не интересуют… Нам нужны боевые системы. Забирайте у нас Дорохова со всеми его объектами, с личным составом и экспериментируйте.
— Мы бы с удовольствием, но ЦК и Совмин поручили создание полигона Министерству обороны, а министр обороны возложил это дело на вверенный вам главк.
— Даже и в этом случае мне на полигоне делать нечего. Вам дали помещения под монтаж аппаратуры, работайте на здоровье.
Шаршавин, закончив разговор, усмехнулся, посмотрел на меня: мол, Филиппыча надо знать; он поворчит, но на полигон поедет.
— А теперь послушаем еще одного генерала, — сказал Шаршавин, набирая новый номер.
Генерал Григоренко, выслушав предложение Шаршавина, охотно согласился выехать на полигон. Но добавил, что для строителей главная сейчас трудность — в поставках инженерного оборудования, которым занимается генерал Мальцев из другого главка. Григоренко обещает через свое начальство обеспечить выезд Мальцева, а через маршала Конева повлиять и на других, кто нужен из Минобороны.
Шаршавин, отпуская Андриенко, сказал:
— Хотя я и рядовой необученный, но все же эту команду соберу. Но, конечно, без помощи Василия Михайловича Рябикова здесь не обойтись. Готовьтесь к вылету на полигон.
Василий Андреевич сдержал свое слово. Команда начальников была сформирована, но выехала без главного конструктора: я заболел воспалением легких и вместо меня к самолету явился мой заместитель Гренгаген. Кое-кто хмыкнул: мол, главный нас спровоцировал, а сам в кусты…
Самолетом Ил-12 добирались до Караганды с большими задержками по двое-трое суток по погоде. Дальше до Сары-Шагана добрались поездом. Тут же с ходу осмотрели площадку, где на снегу лежали металлоконструкции антенны для РЭ, катушки кабеля, различное оборудование. После летучего совещания в «Казанском вокзале» договорились завтра же утром выехать на вторую площадку, в самое пекло пустыни Бет-пак-Дала…
Пустыня Бет-пак-Дала поражает своим удивительным однообразием. Дороги в ней и везде и нигде. Сопочки, бугорки, лощины, впадины монотонно сменяют друг друга и так же схожи между собой, как волны в море. И что удивительно: езда по ней как-то незаметно оборачивается петлянием примерно по одному и тому же кругу.
Монотонность пейзажа особенно усиливается зимой, когда заметаемый ветром снег течет по степи, словно молоко, заполняет все впадинки и ямки — готовые ловушки для автомашин, моментально заносит колею только что прошедшей машины. При сильном ветре пелена пурги закрывает все, ее не пробивает свет фар, свист ветра заглушает гул двигателей, и даже в колонне автомашины могут терять друг друга.
Но самые страшные ловушки зимой — это солончаковые такыры, манящие водителя с горбатой тряской дороги, с коварных запорошенных снегом колдобин на соблазнительно ровную заснеженную гладь. Под этой манящей гладью — не замерзающая всю зиму солончаковая трясина, в которую ни пешком, ни на машине лучше не попадать. Для наиболее известных из них водители автомашин придумали хлесткие названия: «Веселая долина», «Сары-Шайтан», «Господи, пронеси!».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
