Он говорил еще что-то ровным и вежливым тоном, но я не слушал. Машка оставила мне «допуск к телу», но я не собирался им воспользоваться. Кто-то мог засомневаться, но не я. Маша Иванова всегда все решала сама, не позволяя никому руководить собственной жизнью. Поэтому и не удались все покушения, а вовсе не благодаря самоотверженности охраны или моей сообразительности. Сама судьба признала за ней право решать. Машка решила. Моим дружеским долгом было просто принять это решение.
Я заверил полицейского, что не собираюсь воспользоваться «допуском». Он поинтересовался, как распорядиться телом, и я не сразу нашелся, что ответить. Попросил приготовить тело к транспортировке на Землю. Машины покинули двор. Я распечатал конверт. Через плечо мне тотчас сунулся Коновалов и выхватил письмо.
«Землю — крестьянам, фабрики — рабочим, землянам — хрен с маслом, а тебе, упырю, — мою авторскую фигу». И размашистая подпись.
Коновалов передал мне листок и выругался. Мой переводчик отлично справился со своей работой, и я вполне почувствовал, как Матвей надеялся хоть на какое-то объяснение.
— Они ее затравили, — буркнул он зло. — Я их утоплю всех, до единого.
— Она сама. — Я взял его за плечо. — Сама решила закончить все разом. И дело не в пиджаках. Вы же знаете, кем была для нее Грета. Она просто не сумела жить с мыслью, что убила самого близкого человека.
— Так вы знаете? Комиссар сказал или сам дошел? — спросил Матвей, растеряв всю свою гномью воинственность. В его глазах было только удивление и недоверие — не мне, тому, что ее больше нет и ничто уже не будет по-прежнему.
— Сам. — Я вкратце рассказал ему о подозрениях Анны и моих наблюдениях. Он кивал, подтверждая догадки. Когда я попросил его объяснить то, чего еще не знаю, он не стал отказываться, хотя от меня не ускользнуло, как ревниво он глянул на меня. То, о чем я просил, до сегодняшнего дня принадлежало только двоим — ему и Машке. Но Коновалов решился.
— Все равно придется рассказывать об этом на суде, — бросил он устало, — хоть порепетирую. Я в тот вечер долго сидел на работе. У Марь был тяжелый день. Мы ждали какой-то гадости от землян, поэтому я еще раз перепроверил все, обошел лаборатории. Когда я заглянул ей доложить, в кабинете была Гретхен. Она только что пришла и казалась веселой и воодушевленной. Поздоровалась со мной, сказала, что Марь вернется через минуту, а когда я спросил, не могу ли ей помочь, она рассмеялась, укорила меня за любопытство и сообщила, что очень скоро о том, что она хочет рассказать Марь, узнает весь мир и это лучшая ее работа.
Хозяйка вернулась, и я вышел. Браслет Гретхен Эрн остановился через двадцать четыре минуты. Я был в другом крыле и бросился в главное здание, надеясь, что это не очередное покушение и Марь жива. Ее звонок застал меня в переходе. Она просила прийти одного — я разослал андроидов по зданию.
Когда я вошел, Гретхен лежала на полу, в осколках стекла. А Марь дрожащими руками вытаскивала из расколовшейся рамки фотографию. Ту, где она, Грета и старый губернатор.
— Она хотела откупиться от землян… Никак не желала слушать. Сказала, что уходит и решит все сама. Я рассердилась. Бросила, почти не глядя… А теперь она не дышит. И кровь… Ее браслет сломался, показывает одни нули… — Она бормотала бессвязно и почти неслышно, причем по-русски. Благо за время работы на корпорацию я понял, что здесь придется выучить этот язык, и понимаю достаточно хорошо.
Я сразу понял, что случившегося не исправить. У госпожи Ванна явно начиналась ломка, и я ввел ей наркотик. Когда она немного успокоилась, я оставил ее убирать кабинет, а сам забрал тело Гретхен и отвез к ней на квартиру, чтобы бросить подозрение на этого Эверса. Вижу по вашим глазам, хотите спросить, не мучила ли меня совесть, что подставляю невиновного. О нет, ни капли. В конце концов, именно он и его отношения с госпожой Эрн стали косвенной причиной ее гибели. Я вызвал андроидов уже с квартиры госпожи академика. Но потом подумал, что ее смерть может дать нам козырь против землян — так у меня появилась идея обставить все как жестокое предупреждение хозяйке «Нако». Думаю, знай Гретхен Эрн, для какой благой цели мне понадобилось так обойтись с ее телом, — она простила бы меня.
— Возможно, — ответил я. В голове шумело, я слышал, словно через воду. — Но если вы все это расскажете на суде, вас посадят.
— Может быть, — улыбнулся он одними губами, — а может, для судьи я приготовлю немного другую историю. А письмо, которое она оставила вам, послужит доказательством того, что перед смертью госпожа Ванна была настолько больна, что не контролировала своих действий.
Я снова посмотрел на письмо, понимая, что лучше всего сразу отдать его Ситтону.
— Могу я забрать то, что она мне оставила?
— Смотря что… — Коновалов не понял, о чем я, и мне пришлось показать пальцем нужную строчку в письме. Он невесело усмехнулся, а я вернулся в здание, поднялся на нужный этаж, передал комиссару письмо. Потом сбросил ботинки, забрался на стул и аккуратно снял со стены рисунок с лотосом.
— И правда на кукиш похоже, — попыталась заговорить со мной Анна. Я не ответил. Еще снимая эмблему «Нако» со стены, я заметил, что вся обратная сторона рисунка исписана мелким убористым почерком Машки. Я осторожно, держа рисунок лицевой стороной к комиссару и его ребятам, упаковал его в первый попавшийся бумажный лист и зажал под мышкой.
Комиссар уже направился ко мне, Матвей взял на прицел картину, явно подозревая, что Марь оставила ее мне не просто так, или все еще надеясь на «настоящее» прощальное письмо. Я сделал над собой усилие и жестами объяснил обоим, что сейчас вернусь. Повсюду была полиция, андроиды из охраны, какие-то люди, которых я не знал. Ни одного серого пиджака. По всей видимости, представители Союза земных предпринимателей занимались решением совсем других проблем. Я мысленно поблагодарил Санька за последнюю услугу.
Спрятаться в такой корпорации, как «Нако», было одновременно и элементарно, и сложно. Я мог заблудиться в этих переходах и коридорах в два счета, но и Матвей, и его сотрудники, зная все уголки и переключившись на нужные камеры, нашли бы меня за пару минут. Я точно знал лишь, что камер нет в туалете. Матвей, скорее всего, двинет через пару минут за мной.
Я, мгновение посомневавшись, обреченно махнул рукой и припустил в дамскую комнату. Там, по счастью, было пусто. Только в одну из стеклянных раковин мерно капала вода, и от этого стайка крошечных рыбок рывками, как грузик невидимого метронома, перемещалась вокруг сливной трубы. Я зашел в кабинку и неделикатно забрался с ногами на очередное стеклянное чудо, чтобы из-под двери не было видно моих ног. Развернул картину, уже не сомневаясь, что передо мной то самое — «настоящее» прощальное письмо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
