Трудно сказать, сколько времени сидела Мария на скамейке, привалившись рюкзаком (снимать его с плеч у нее не было сил) к стене дома и прикрыв глаза. Может быть, час, а может быть, и все полтора.
Неожиданно ее мобильник зазвонил. И раздался веселый и свежий голос ее двоюродной сестры Веры:
– Маш, ты? Ну привет! Ты что, все плывешь? Не холодно там? Небось, дожди льют? А вообще-то – Приполярье, не знаю, что это такое, может, у вас там и снег еще не сошел! Ой, Маш, я тут чуть в ящик не сыграла, чесслово! Женька-то сообщила тебе, что я к ней не попала? Ну сообщила, сообщила, конечно! А ты небось злилась на меня, да? Ой, ты не злись! У меня гнойный уже был, на грани перитонита. Ну, прооперировали нормально. Я уже шесть дней дома. По городскому вам звонила-звонила – никто не отвечает. Сейчас только Женьке дозвонилась – она у подружки на даче под Москвой. Я ей говорю – давай, возвращайся в квартиру, я к тебе приеду, чего-нибудь вкусненькое приготовлю! Ну, тут у нас прервалось, там связь, наверно, плохая...
Тут прервалось и у них, металлический голос объявил, что Веркин телефон недоступен. Вера так и не предоставила Марии возможность дать хоть один ответ на град ее вопросов. Но успела привести сестру уже в окончательное замешательство, близкое к помутнению разума.
Тут мы должны еще раз пояснить, что кузина Марии Вера была симпатичнейшим и добрейшим человеком. Но если мы говорим, что Александр Осинкин был воплощением научного мышления, то способ мысли и речи его, можно сказать, двоюродной свояченицы находился на противоположном от него полюсе.
Ей неизвестно было, скажем, отличие гипотезы от теории. И любая высказанная ею же самой гипотеза – о том, например, что Женя, возможно, находится под Москвой, на даче у подружки, – в следующую же минуту превращалась для нее в точный научный факт. Смелыми мазками набрасывала Вера свою собственную картину события – и далее исходила исключительно из нее, ни в каких фактических уточнениях более не нуждаясь.
Мария Осинкина прекрасно знала эти особенности своей сестрицы и в повседневной жизни всегда брала их в расчет. Но в настоящее время она находилась в состоянии ослабления воли и вообще жизненно важных функций организма. Поэтому утверждение Веры, что Женя – под Москвой, тогда как от мужа своего Мария совсем недавно получила твердую информацию, что их дочь – в Сибири, привело ее в совершенно определенное – то есть совершенно неопределенное – состояние. Из него у любой российской женщины, из чистого ли она состоит железа или, наоборот, из одних нервов, – выход единственный. Мария к нему и прибегла.
И горько-прегорько заплакала, сидя в одиночестве на скамеечке в чужом поселке, где за все это время на улице не появилось ни души. Кроме пьяного, давно уютно устроившегося на сухой и пыльной земле у противоположного дома, положив свою бедовую голову на спину терпеливого рыжего пса. В этот момент он – не пес, а пьяный – как раз приподнял нечесаную башку, мутно посмотрел на незнакомую плачущую женщину и произнес хрипло что-то вроде:
– Какого тебе?..
И вот тут, как часто бывает в романах и нередко – в жизни, вновь зазвонил мобильник. И раздался бодрый и жизнерадостный, как обычно, голос мужа:
– Маша, Машенька, где ты?
И в ту же самую секунду все-все в голове Марии Осинкиной разбежалось по разным правильным углам и прочно встало на место. Потому что она знала, что в следующую же минуту получит точное разъяснение всей ситуации и того, что ей делать дальше.
Глава 53 Встреча
Так получилось, что Жене никто не сказал о том, что отец ее – здесь, неподалеку. А первыми вернувшиеся в Эликманар после сражения Славик и Скин успели по дороге договориться, что если она ничего не знает, то и они говорить не станут: пусть будет сюрприз.
Они, конечно, завернули в тот указанный им Ножевым переулок, где оставался на часах Петя Волховецкий. В двух-трех словах обменялись довольно-таки жгучей информацией. Петру объяснили, что прямо сейчас к нему прибудет милиция. И, пожалуй, ему надо бы помочь им отыскать парня в тельняшке. А потом либо пусть едет на какой-нибудь попутке в Эликманар, либо Славик через час-полтора за ним приедет.
Друзья подъехали к калитке дома Фединой тетки в тот момент, когда вся компания сидела во дворе за большим деревянным столом. А тетка Пелагея Ивановна проворно сновала туда-сюда, подавая неизвестно когда ею наготовленную еду. Посреди стола важно стоял большой кувшин с самодельным квасом – а Том Мэрфи после омского-то «Трактира Подворье» и не пробовал больше сибирского кваску!
К компании присоединился и Игнат. А прабаба его сидела на веранде своего дома, с живым интересом наблюдая за происходящим.
Все лица обратились к подъехавшим.
– Повязали обоих! – провозгласил Скин. – В Горно-Алтайск повезли. Стрельба была – будь здоров! Милиция сюда едет – осматривать место преступления. Ничего не трогали? – спросил он грозно.
– Ничего! – отвечено было хором. – Наших-то никого не ранило?
– Никого! Киллеру одному плечо прострелили. Не хотели оружие сложить – мент им предлагал. Они ж машину свою бросили – с оружием, из которого стреляли тут в окно. Петр ее потом охранял – на него нападение было! – почему-то хвастливо сказал Скин. – Их другая ждала. А мы никто знать не знаем – на какой они!.. Потом мы со Славиком в жигуле одном высмотрели их, тут же нашим номер сообщили!..
Скина просто распирало. Он даже сделался похожим на Мячика, когда тот в ударе.
Том хотел знать как можно больше реальных подробностей. В частности – не ранили ли все-таки его друга в этом сомнительном переулке?.. А Скину того и надо было – он торопился выложить как можно больше прежде, чем подъедут реальные участники боя.
– Успели афганца одного предупредить – он доску с острыми гвоздями им прямо под колеса кинул. И у Славы полный карман фигни всякой острой был – тоже сыпанул. А дядька один – которого Шамиль привез – из карабина им колесо прострелил! А так они в Монголию гнали – могли бы уйти на фиг!
Степа и его любимый учитель слушали не дыша – в тихом Эликманаре такое было в диковину. Кроме пьяных драк – порою, правда, с применением кухонного ножа, – здесь редко происходило что-либо в этом смысле выдающееся.
Пелагея Ивановна все внимание обратила на Славика, почему-то выделив его изо всех. Она предлагала подать ему на руки прямо тут, из ковшика, что и было сделано.
– Устал-то, небось, как! – приговаривала она, протягивая чистое полотенце. – На мотоцикле – это тебе не на машине... Руки-то, небось, совсем немые!
Славик не возражал.
А Женя молча переводила глаза со Славика на Скина, будто ожидая каких-то совсем необычных деталей происходившего.
И они не замедлили.
Две машины одна за другой подъехали к открытой калитке. Одновременно раскрылись все восемь дверец, и вышла целая толпа мужчин. Один из них был почти на голову выше остальных.
– Папа! – пронзительно крикнула Женя и бросилась к нему.
А Тося кинулась за ней с громким лаем, так как совершенно не знала того человека, к груди которого прижалась Женя, успев, правда крикнуть Тосе: «Свой!» После чего Тося со спокойной душой улеглась тут же, у ног обоих.
Осинкин молча гладил дочку, а она рыдала, прижимаясь к нему, уже не видя никого и ничего вокруг, – и не могла остановиться.
И все вокруг них стояли и молчали.
Пелагея Ивановна, само собой разумеется, утирала глаза передником.
– Папочка, – повторяла Женя, – папочка!.. Меня хотели убить!..
Глава 54 «Перо мое вяло...»
Артем Сретенский больше недели назад подал заявление об отмене приговора Олегу Сумарокову и возобновлении производства по уголовному делу об убийстве в селе Оглухине – «ввиду вновь открывшихся обстоятельств». Оно было тут же на месте поддержано прокурором Сибирского округа. Прокурор Заровнятных более чем полно владел информацией об этих новых обстоятельствах.
Новое следствие проведено было – под его надзором – в рекордно короткий срок. И при этом очень грамотно, что заставило многих припомнить поговорку: «Можем, когда хотим!». Зафиксировали – по двум новым свидетельским показаниям – алиби осужденного. Затем – неверную экспертную оценку вещественных доказательств. И наконец – неопровержимые свидетельства вины в действиях трех новых лиц, подозреваемых в убийстве. Одной из них была несовершеннолетняя москвичка. Она была задержана, находилась в московском следственном изоляторе – как подозреваемая в совершении тяжкого преступления – и уже начала давать показания в присутствии своей классной руководительницы, находящейся в полном ошеломлении. Сретенский рассказывал, пожимая плечами, что отец подследственной отказался быть ее законным представителем, а мать не могла по своему почти невменяемому состоянию. И эту функцию взял на себя двоюродный брат матери, специально для этого приехавший из Краснодара.
