Жанетт прочитала написанное. Хуртиг дважды написал свое имя, и Жанетт не заметила разницы в почерке. Абсолютно одинаково. Неразличимо. – Сигэру Миямото?
– Гений видеоигр из “Нинтэндо”, – пояснил Хуртиг. – Человек, который стоял в числе прочего за “Донки Конгом”.
Жанетт отмахнулась от не идущих к делу подробностей: – Значит, Мадлен без проблем может пользоваться обеими руками?
– Конечно. Иногда она рисовала левой рукой и одновременно писала что-нибудь правой.
Жанетт вспомнила отчет Иво Андрича о том, как разделали Пера-Улу Сильверберга. Расположение ударов не исключало того, что в деле участвовали два человека.
Правша и левша.
Два человека с разными познаниями в анатомии.
– Понятно, – рассеянно сказала она.
Хуртиг посмотрел на Жанетт. Она знала его и поняла: он думает, не пора ли показать карточку. Жанетт едва заметно кивнула, и Хуртиг, сунув руку в карман, вытащил пакетик с уликой.
– Вам это о чем-нибудь говорит? – Он подтолкнул пакетик к Шарлотте, которая вопросительно посмотрела на лежащую в нем поздравительную открытку. На лицевой стороне – три свинки, а ниже: “Лучшие пожелания в твой лучший день!”
– Что это? – Она взяла пакет, перевернула открытку и стала рассматривать оборот. Сначала она как будто удивилась, потом рассмеялась. – Где вы ее нашли?
Шарлотта положила карточку на стол, и теперь все трое смотрели на фотографию, прикрепленную к обратной стороне.
– Что это за карточка? – Жанетт указала на фотографию. – Это я, и снимок сделан во время выпускного. Все выпускники сфотографировались и обменивались снимками. – Шарлотта с улыбкой смотрела на свое изображение. Жанетт показалось, что ее охватила ностальгия.
– Можете немного рассказать о своей школе, о времени, когда вы ходили в гимназию?
– Про Сигутну? О чем вы? Что общего с Сигтуной у человека, убившего Пео? И откуда вы взяли эту карточку? – Шарлотта наморщила лоб и сначала посмотрела на Жанетт, а потом повернулась к Хуртигу. – И вообще, вы здесь из-за нее?
– Именно. Но так или иначе, нам нужно узнать немного о том времени, когда вы ходили в Сигтуну. – Жанетт пыталась установить визуальный контакт с женщиной, но та так и сидела, повернувшись к Хуртигу.
– Я не глухая! – Шарлотта повысила голос, повернулась наконец к Жанетт и посмотрела ей прямо в глаза. – И не идиотка! Если вы хотите, чтобы я рассказала о своих школьных годах, вы должны объяснить мне, что вы хотите знать и почему вы хотите это знать.
Жанетт поразмыслила. Похоже, они встали на курс, ведущий к столкновению, и она решила двигаться поосторожнее.
– Простите, объяснюсь. – Жанетт, ища помощи, посмотрела на Хуртига, но тот с издевательским видом возвел глаза к потолку. Жанетт поняла, что он думает. Стерва чертова. Жанетт глубоко вздохнула и продолжила: – Есть только одна возможность узнать то, что нас интересует. – Она сделала короткую паузу. – У нас еще одно убийство, и на этот раз речь идет о женщине, которая, к сожалению, явно связана с вами. Поэтому нам надо знать о годах, которые вы провели в Сигтуне. Убита, если конкретно, ваша бывшая одноклассница. Фредрика Грюневальд. Помните ее?
– Фредрика мертва? – Шарлотта Сильверберг выглядела искренне потрясенной.
– Да, и кое-что указывает на то, что речь может идти о том же самом убийце. Карточка лежала рядом с ее телом.
Шарлотта Сильверберг глубоко вздохнула и поправила скатерть на столе.
– О мертвых плохо не говорят, но она была настоящей дрянью, Фредрика. Это уже тогда было видно.
– В каком смысле? – Хуртиг наклонился вперед, упер локти в колени. – Почему она была дрянью?
Шарлотта Сильверберг покачала головой:
– В жизни не видела никого отвратительнее Фредрики. Не могу сказать, что я скорблю по ней. Скорее наоборот.
Шарлотта замолчала, но ее слова эхом звучали между свежеокрашенных стен.
“Что она за человек? – думала Жанетт. – Откуда в ней столько ненависти?”
Все трое молча обдумывали услышанное, однако Шарлотта нетерпеливо ерзала, и Жанетт осмотрелась в просторной гостиной.
Миллиметровый слой стокгольмской белизны прикрывал кровь ее мужа.
Жанетт стало трудно дышать и нестерпимо захотелось выйти отсюда.
По стеклам застучал дождь. Жанетт надеялась, что успеет добраться до дому прежде, чем Юхан ляжет спать.
Хуртиг кашлянул.
– Расскажите.
И Шарлотта Сильверберг рассказала о своих годах в Сигтуне. Жанетт и Хуртиг выслушали ее, не перебивая.
Жанетт оценила искренность Шарлотты, когда та не утаила даже фактов, невыгодных для себя. Она не стала скрывать, что была подручной Фредрики Грюневальд. Принимала участие в травле и учеников, и учителей.
Больше получаса слушали они Шарлотту. Наконец Жанетт наклонилась к своим записям:
– Подведем итоги. Вы помните Фредрику как человека склонного к интригам. Она заставляла вас, других, делать разные вещи против вашей воли. Вы и еще две девочки, Регина Седер и Генриетта Нордлунд, были ее ближайшими подругами. Верно?
– Ну можно и так выразиться. – Шарлотта кивнула.
– В один прекрасный день вы, три девочки, приняли участие в унизительном ритуале, так сказать, посвящения. Все это – по приказу Фредрики?
– Да.
Жанетт, внимательно изучавшая Шарлотту Сильверберг, заметила что-то вроде стыда. Этой женщине было стыдно.
– Помните, как звали девочек?
– Две бросили школу, так что я с ними так и не познакомилась.
– Ну а третья? Та, которая осталась?
– Ее я помню довольно хорошо. Она сделала вид, что ничего не случилось. Холодная как лед. Ходила по коридорам с гордым видом. После случившегося никто ничего ей не сделал. Я имею в виду – ректор был готов подать на нас заявление в полицию, так что все до единого поняли, что мы перешли границу. Мы оставили ту девочку в покое. – Шарлотта Сильверберг замолчала. – Как звали девочку, которая осталась в школе? – Жанетт закрыла блокнот и приготовилась ехать наконец домой. – Виктория Бергман, – произнесла Шарлотта Сильверберг.
Хуртиг охнул, словно ему заехали кулаком в промежность, а сама Жанетт почувствовала, как замерло сердце, и уронила блокнот на пол.
Абиджан
Ранним вечером Регина Седер вышла из генерального консульства и попросила водителя отвезти ее прямо в аэропорт. Тень небоскребов в центре города, тонированные стекла лимузина и кондиционер дали ей наконец ту прохладу, которой она жаждала с тех пор, как после ланча начала первую встречу. Жара стояла невыносимая, и Регина надеялась, что никто из дипломатов или членов правительства не заметил пятен пота на ее блузке. Отлучиться в туалет ей не удавалось до пяти часов – переговоры сильно затянулись.
Время здесь не уважают, подумала она. Облеченных властью женщин тоже, судя по тому, как вели себя с ней делегаты правительства. Даже министр иностранных дел, который в другое время бывал вежлив с ней, впал в общий пренебрежительный тон и даже громко фыркнул, когда Регина излагала детали вопроса.
Им прекрасно известно, что такое оскорбление. А вот понимать, что такое международное право, они не так готовы.
Регина выглянула в окно и вытянула ноги под переднее сиденье. Хотя она целые дни проводила в помещении, ее светлые полотняные брюки стали почти серыми из-за грязного воздуха.
Транспортный поток был плотным и шумным, как всегда, и Регина поняла, что дорога до аэропорта займет не меньше часа. Парижский самолет, который должен был доставить ее в Стокгольм, улетает в половине восьмого, регистрация – за час. Взглянув на часы, Регина поняла, что вряд ли успеет. Но ее может выручить дипломатический паспорт. В худшем случае задержат вылет. Такое уже случалось.
Гудок проехавшего совсем рядом грузовика вырвал ее из размышлений.
– À gauche![108] – крикнула она водителю, который как раз собирался повернуть на перекрестке не в ту сторону. Он круто свернул налево за секунду до того, как на светофоре загорелся красный свет.
Черт, подумала Регина. Он не успеет, хотя ездил по этой дороге раз сто, не меньше.
Через полчаса поток машин поредел, и шофер свернул на шоссе, которое через милю с небольшим должно привести ее к Слоновьим воротам – колонне из четырех стоящих на задних ногах белых каменных слонов, обозначающей въезд в международный аэропорт Абиджана.
Регина чувствовала себя совершенно выжатой.
Последняя неделя была сплошной катастрофой, но она, Регина, не опускала голову и держалась образцово. Методически продиралась сквозь горы бумаг, выдерживала ехидные шуточки курьеров и других подчиненных, короче говоря – дотерпела здесь еще один месяц. Теперь, когда она могла расслабиться, ее накрыла усталость, тяжелое одеяло тропической сонливости.
