Глухой ночью налетчики бесшумно, как привидения, подкрались к зданию вермахта. Операция была проведена стремительно и дерзко. После того как нужные документы оказались в руках налетчиков, командир отряда приказал поджечь часть хранилища: нужно было тотчас замести следы ночного визита.
Уже утром на месте происшествия оказался Канарис. Изощренный ум адмирала сразу же выстроил логическую связь между тем, что сгорело как раз то хранилище, в котором находились материалы о контактах немецких генералов с высшими офицерами Красной Армии, и просьбой Гейдриха о предоставлении этих документов. Адмирал злобно выругался, но «дергаться» не стал: он прекрасно понимал, что без самой высокой санкции сам Гейдрих никогда бы не отважился на такой наглый налет. Канарис, естественно, не знал, что вскоре народный комиссар внутренних дел СССР Ежов вручил Сталину докладную записку:
«В дополнение к нашему сообщению о пожаре в германском военном министерстве направляю подробный материал об этом происшествии и копию рапорта начальника комиссии по диверсиям при гестапо…»
Бумаги, захваченные при налете, тут же доставили Гейдриху, который был на седьмом небе от счастья: в его руках были документы вермахта с грифами «совершенно секретно» и «особой важности». Здесь были записи бесед между немецкими генералами и представителями высшего командования Красной Армии и, что самое главное, — оригиналы писем Тухачевского с его собственноручной подписью.
Теперь предстояло самое сложное: подделать подписи на копиях, а также на вновь сфабрикованных документах, подделать так, чтобы ни одна из них не вызывала бы ни малейшего подозрения.
Гейдрих снова вызвал к себе Науйокса.
— Альфред, — сияя радостной улыбкой, обратился он к Науйоксу, — вручаю вам это драгоценное досье. Храните его надежнее, чем свою собственную жизнь. Тут наши ребята перестарались и свалили мне на стол целую кучу бумаг. Разберитесь, какие из них более всего подходят для нашего эксперимента. Кстати, как вы считаете, насколько объемистым должно быть полностью отработанное досье?
— Я всегда был сторонником чувства меры, — тотчас же ответил Науйокс. — Как перебор, так и недобор инициируют подозрительность. Думаю, что оптимальный вариант — пятнадцать страниц. Сюда должны войти донесения, письма, записи бесед…
— Я уже и сам просмотрел все это архивное богатство, — перебил его Гейдрих: он не любил, чтобы подчиненные опережали его в инициативе. — Обязательно включите в досье рапорты и служебные записки сотрудника, который занимался расследованием этих преступных связей. Кроме того, записи тайно подслушанных разговоров офицеров генерального штаба вермахта. Это крайне важно. Задача не только в том, чтобы нанести смертельный удар по Тухачевскому, но и покончить с теми, нашими генералами, которые вынашивают преступные планы против рейха. — Гейдрих помолчал, нахмурив лоб, изображая тем самым крайне напряженную работу мысли. — Главное — подготовьте самым тщательным образом «личное» письмо самого Тухачевского, из которого бы явствовало, что он работает на вермахт.
— Понимаю, — сказал Науйокс. — Там непременно должны быть и ссылки на предыдущую переписку.
— С вами приятно работать, Науйокс, — не очень-то доброжелательно проговорил Гейдрих. — Вам достаточно сказать «а», как вы выстреливаете весь алфавит. Но и здесь вам пригодится столь любимое вами чувство меры. Главное — правдоподобность, еще раз правдоподобность, и трижды правдоподобность.
— Все будет обставлено как надо, — поспешил заверить Гейдриха Науйокс. — Мы позаботимся о штампах разведки и контрразведки вермахта. Может, туда же вложить служебную записку Канариса на имя фюрера? В ней адмирал может назвать имена немецких генералов, вынашивающих идею заговора, и сделать намек на подобный заговор, зреющий в России.
— Принимается, — одобрил предложение Науйокса Гейдрих, заранее предчувствуя, что хоть этим он отомстит Канарису за несговорчивость. — Очень важно доказать, что досье хранилось в архивах СД…
— И что кто-то из сотрудников, обуреваемый корыстными побуждениями, похитил досье, снял фотокопии этих документов и решил продать их Советам.
— А что? — Вопрос Гейдриха звучал благосклонно, отчетливо выражая согласие. — Действуйте. Но если вы думаете, у вас в запасе месяцы и годы, то это будет самой непоправимой ошибкой в вашей жизни. У вас в запасе — только дни и даже часы, мой дорогой Альфред!
— Я вас отлично понял, штандартенфюрер. Как-то мне довелось побывать на одной вечеринке, где был русский офицер. Он, естественно, перекрыл все нормы насчет шнапса и стал горланить советские песни. Мне особенно врезались в память такие слова: «Кони сытые бьют копытами!» Считайте, что я уже превратился именно в такого коня!
— Не в коня, а в жеребца! — громогласно хохотнул Гейдрих. — В вашем молодом возрасте это в самый раз! За всеми этими прозаическими делами не забывайте, Альфред, что немецкие женщины должны, не уставая, рожать и рожать истинных арийцев! А для этого нужны породистые жеребцы!
Науйокс знал, что любимый конек Гейдриха — сексуальные темы похабного толка, и попросил разрешения покинуть кабинет…
И сразу же для Науйокса началась горячая страда. Прежде всего он устремился на поиски гравера. Это оказалось гораздо более сложным делом, чем он предполагал. Даже те граверы, которые исправно работали на службу безопасности, как выяснилось при ознакомлении с их «творчеством», ни к черту не годились для предстоящего дела. Науйокс обратил свои взоры на архив национал-социалистической партии, где ему предложили на выбор пять кандидатур. Наконец-то он отобрал себе гравера, стоявшего в списке последним. Этим избранником оказался некто Франц Путциг. Науйокс, ознакомившись с характеристиками гравера, убедился в его благонадежности. Впрочем, в этом его убедили не столько бумаги, сколько собственная интуиция. А интуиция редко подводила Науйокса.
Его удивило лишь необычное заявление Путцига. Глядя в лицо Науйокса большими, выпуклыми, поблекшими глазами, в которых светилась искренность, гравер негромко, но внятно сказал:
— Я выполню то, что вы хотите. Но лишь при исполнении двух моих условий. Вы даете мне письменное подтверждение, что я делал эту работу по вашему заданию. И второе. Я не приму от вас никакого вознаграждения.
— Чем объяснить такое бескорыстие? — Науйокс был поражен.
— Я хочу отдать свой скромный труд партии.
«А у него есть голова на плечах, — мысленно похвалил гравера Науйокс, хотя желание этого Путцига получить письменное подтверждение вызвало в нем острое недовольство и не входило в его планы. — Неужели он не понимает, что, завершив работу, он преждевременно отправится в путешествие на небеса? Такие свидетели, даже самые преданные, крайне опасны».
— Кроме того, — продолжал гравер уже деловым тоном, — мне потребуется несколько пишущих машинок с такой же клавиатурой, как в штабе вермахта. И разумеется, машинка с русским шрифтом, точно такая, какими пользуются теперь в Кремле.
— Не беспокойтесь, — заверил его Науйокс, — это уже наши проблемы. Вы будете обеспечены всем необходимым. Главное — результат.
«Что касается русской, да еще и кремлевской машинки, то это задачка посложнее, — прикидывая возможные варианты действий, подумал Науйокс. — Ничего, и этот орешек нам по зубам».
(И впрямь «орешек» удалось расщелкать с помощью белоэмигранта князя Авалова, который весьма активно сотрудничал со службой безопасности, обеспечивая себе благодаря усердному стукачеству возможность хотя бы изредка посещать рестораны.)
— Но прежде я хотел бы убедиться в вашем мастерстве, — сказал Науйокс граверу, когда все необходимое было доставлено.
Он протянул Путцигу лист документа, на котором в конце текста стояла подлинная подпись Тухачевского. Путциг бережно принял лист и удалился в отдельную комнату. Не прошло и четверти часа, как он появился на пороге и вручил Науйоксу два листа бумаги.
— Сравните, прошу вас, — потупив глаза, произнес Путциг. Науйокс уселся в кресло, положил листы рядом, пристально рассмотрел две подписи: подлинную и поддельную.
«Невероятно! — едва не воскликнул он вслух. — Полнейшее сходство!»
Но граверу он сказал сдержанно, не выдавая своего восторга:
— Я принимаю работу. Партия воздаст вам должное и за ваше мастерство, и за ваше бескорыстие.
И тотчас же помчался к Гейдриху.
— Да вы просто волшебник! — прокричал Гейдрих. — Превосходный результат!
Он еще долго любовался подделкой и наконец, утихомирив свою радость, протянул Науйоксу какой-то список.
— Вот имена и подписи офицеров, которые должны упоминаться в документах, — уже по-деловому сказал Гейдрих.
