и полунамёками, за которыми я сразу не заметил толстого намёка: всё, что было сказано мне через посредников Хранителями не суть истина. Я, конечно, не страдаю манией величия и не считаю, что со мной должны быть откровенны во всём, но, похоже, и в главном вопросе меня, мягко говоря, проигнорировали. Ну а поскольку в игре участвует теперь не одна заинтересованная сила, мы имеем конфликт интересов. Это, лишь на первый взгляд, кажется, что спорные вопросы лучше решать полюбовно, в спокойной обстановке.
Только истинный Миротворец знает: хочешь радикального решения — действуй в зоне конфликта. Даже большевики, всю свою историю ратовавшие за мирное сосуществование, не чурались крайних мер. А уж эти ребята толк в достижении своих целей знали. Так почему бы мне, исполнителю, не заручиться поддержкой кого-то ещё, соизмеримого по силе с Хранителями, дабы безусловно гарантировать сохранение жизни жене и дочерям? А для этого, помимо выполнения задания, я должен как минимум собрать как можно больше информации.
Как? Где и когда? Пока толком и не знаю. Но уверен, что после обнаружения Демиурга нельзя ни в коем случае сразу отдавать его Страннику, поскольку факт его обнаружения и моего контроля над ним — есть веский довод торговаться. На моей стороне достаточный опыт ассимиляции в этой реальности, против меня — время, оставшееся физической оболочке носителя, которая с каждым днём всё ближе к полному разрушению. Значит, первоочередная задача — добыть Демиурга — остаётся прежней. И не просто добыть, а найти быстро и доставить в Варшаву. Как только этот анавр будет под контролем, появятся варианты.
Я очнулся от цепи рассуждений, услышав лёгкое посапывание слева: князь так и заснул с железной кружкой в руке и недопитым чаем, откинувшись на штабель ящиков. Мда, Иван Ильич, ушатали вас сегодня последствия ночного боя.
Аккуратно, придерживая голову доктора рукой, уложил коллежского асессора на ящики, подложив лежащий тут же полупустой вещевой мешок ему под шею. Ночь выдалась не по-весеннему тёплой и безветренной. На дождь не было ни намёка.
Эскулап прекрасно выспится на свежем воздухе, надо бы только предупредить кого из госпитальных, чтоб одеяльцем накрыли.
Первые же минуты поиска неожиданно столкнули меня с Ольгой Евгеньевной, выходящей из операционной палатки, из-под открытого полога которой бил довольно яркий свет двадцатилинейных керосиновых ламп.
— Герр Пронькин? — от неожиданности её голос слегка дрогнул и, смешавшись, она постаралась скрыть неловкость и смущение: отвернулась, будто бы поправить ремешок санитарной сумки. Но света хватило, чтобы рассмотреть порозовевшую кожу щёк. Вот тебе и раз! Железная мадемуазель чем-то смущена?
— Баронесса! Как удачно я на вас наткнулся. Там Иван Ильич прямо за вечерним чаем заснул. Совсем умаялся наш доктор. Я его устроил на ящиках, ночь тёплая, но…
— Я поняла, — прервала меня старшая сестра милосердия. С появлением конкретной цели к ней быстро вернулось самообладание, — Дашенька! Там Иван Ильич под навесом, прихватите, будьте любезны, его шинель и одно из одеял, да поаккуратнее, не разбудите!
Из палатки вынырнула низенькая плотная сестра милосердия, мазнула по нам остреньким взглядом и засеменила к навесу, зажав под мышками требуемое.
На несколько минут повисла неловкая пауза. Мне было вполне очевидно, что Ольга не спешит уходить, а я никак не мог найти повода продолжить беседу. В голове крутились какие-то дурацкие мысли о том, что она, наверное, устала и я её задерживаю. А также, что у меня совсем нет желания спать, а хочется совсем другого. И плевать, что баронесса, и вокруг, на минуточку, война идёт, господа, а телу двадцатитрёхлетнего прадеда осталось жить от силы месяц-два! Тем более, хочется! Говорят, ожидание смерти обостряет все чувства и инстинкты.
Форсированный организм молодого сильного человека последние и так недели постоянно норовил вступить в спор со здравым смыслом и опытом зрелого мужчины. Но поскольку сплошь и рядом я находился в окружении лишь лиц мужского пола, то с собственным либидо удавалось худо-бедно договариваться, перекрывая вспышки желания повышенной физической нагрузкой и медитацией. Но в редкие часы отдыха нет-нет, да и вспоминались фигурки знакомых сестёр милосердия в серых платьях. Понятно, что особенно воображению тут не разгуляться, но подсознание по-партизански то и дело подбрасывало где намёк, а где и полноценный образ с извечным вопросом: «А почему бы и нет?». Даже попытка воззвать к верности супружескому долгу натыкалась на отповедь рациональной части сознания: «Это же другое тело и иная реальность! Какая может быть измена без любви? Чистая физиология!» Ну ни разу я не шаолиньский монах. Вот! Короче, к этому моменту я успел придумать себе весь набор самых банальных и скучных поведенческих штампов мужчины, давно готового сходить налево, ибо припёрло, а колется…
Нет, как вы не возражайте, но есть что-то, наверное, в каждом из миров: придуманном или реальном, помимо феромонов, языка тела, красноречивого молчания или не менее красноречивого художественного свиста, между мужчиной и женщиной, что мы привыкли называть флиртом. В особенности между теми, кого тянет друг к другу с первой встречи некое дрожание эфира, заставляющее вступать в резонанс ключевые клетки партнёра, которые, в свою очередь, вбрасывают в кровь неотвратимые аргументы, сносящих напрочь способность коры головного мозга рассуждать здраво и оценивать последствия.
И слава богу! Ибо, в противном случае, момент людского пребывания на Земле стал бы ещё короче, чем у мамонтов.
По жизненной традиции сложная ситуация разрешилась ненавязчивым женским вопросом:
— Гаврила Никитич, удалось хоть немного отдохнуть?
— Ещё бы, Ольга Евгеньевна! Это такая роскошь в подобных условиях: и помыться, и поспать в тишине. Отдельное спасибо, что не дали меня разбудить, — удачно ввернул я, вспомнив упоминание Вяземским сапёрных офицеров.
— Это вы Елизавете спасибо скажите. Она санитаров попросила у палатки даже пост выставить, — баронесса обозначила лукавую улыбку.
— Обязательно, при случае…и за её волшебный эликсир тоже. Словно заново родился.
— Так идите, Гаврила, пользуйтесь моментом. Поспите до утра. Поговаривают завтра из Львова ещё войска прибудут. Станет не до отдыха. А потом и до наступления рукой подать, — вот так значит, «идите Гаврила», а взгляд говорит о совсем обратном. Или я тупой, или «лыжи не едут»!
— Да не спиться мне, Ольга Евгеньевна. Вот и с Иваном Ильичом засиделись, пока он не уснул. Решил прогуляться, воздухом подышать. Весна-то какая! Благодать. Когда ещё тихая ночь выдастся? Кстати, а вы неплохо осведомлены о местных реалиях, Ольга Евгеньевна, — развёл я руками, — сказывается опыт фронтовой службы?
— Не иронизируйте, герр Пронькин, — улыбнулась сестра милосердия, — когда ты с раннего детства пребываешь в семье потомственного военного, да вдобавок имеешь двух старших братьев, растущих настоящими боевыми петушками,
