«Где ты, Роза, подружка моя? — подумал он. — Почему тебя не было на этом пикнике среди твоих шлюх? Где ты, мать твою?»
— Она на собственном пикнике, — промычал ze bool, и было что-то одновременно чужеродное и авторитетное в этом голосе — словно он говорил, не предполагая, а изрекал как оракул.
Норман притормозил у тротуара, не обращая внимания на знак «Не парковаться, погрузочная площадка», и снова схватил валявшуюся на полу маску. Опять просунул в нее руку, только на этот раз повернул ее мордой к себе. Сквозь пустые глазницы ему были видны собственные пальцы, но все равно глазницы, казалось, уставились прямо на него.
— Что ты хочешь этим сказать? Что значит — на собственном пикнике? — хрипло спросил он.
Его пальцы задвигались, приводя в движение рот быка. Он не чувствовал их, но видел. Он полагал, что услышанный голос был его собственным, но он не звучал как его голос и вроде бы исходил не из его горла. Казалось, он исходит из щели между этими ухмыляющимися резиновыми губами.
— Ей нравится, как он целует ее, — сказал Фердинанд. — Разве не понятно? Еще ей нравится, как он трогает ее. Она хотела, чтобы он сделал с ней хенки-пенки, прежде чем им надо будет возвращаться. — Казалось, бык вздохнул, и его резиновая голова раскачивалась из стороны в сторону на запястье Нормана в каком-то странном жесте смирения. — Но ведь это нравится всем женщинам, не так ли? Хенки-пенки. Игры такие между мужчиной и женщиной.
— Кто? — заорал Норман на маску. Пульсирующие вены набухли у него на висках. — Кто ее целует? Кто ее лапает? И где они? Говори же!
Но маска молчала. Как будто она вообще ничего не говорила.
Что ты собираешься делать, Норми? Этот голос был ему знаком. Голос отца. Гвоздь в ботинке, но не страшный. Тот, другой голос был страшнее. Даже если он исторгался из его собственной глотки, он был страшен.
— Найти ее, — прошептал он. — Я собираюсь найти ее, а потом я научу ее, как делать хенки-пенки. В моем варианте.
Да, но как? Как он собирался найти ее?
Первое, что ему пришло в голову, был их клуб на Дархэм-авеню. Он не сомневался, что там должен быть где-то зарегистрирован адрес Розы. Но все равно это паршивая идея. Это местечко — современная крепость. Чтобы войти туда, понадобится кодовая карточка — наверное, похожая на украденную у него кредитку, — и скорее всего еще набор цифр, код, отключающий сигнализацию.
И как насчет людей, которые там окажутся? Ну, разумеется, он может устроить пальбу, если до этого дойдет. Кого-то из них убьет и запугает остальных. Его служебный револьвер спокойненько лежит себе в номере отеля — одно из преимуществ путешествий на автобусах, — но только кретины обычно пытаются решить все проблемы револьверами. Может быть, адрес находится в компьютере? Скорее всего, так оно и есть, в наши дни буквально все пользуются этими электронными ящиками. Он наверняка еще не кончит возиться с ним, пытаясь заставить одну из женщин назвать ему пароль и файл, как нагрянет полиция и изрешетит ему задницу.
Потом кое-что пришло ему в голову — еще один голос. Этот голос выплыл из его памяти, как силуэт в табачном дыму: «…Жаль пропускать концерт, но, если я хочу ту машину, мне нельзя отказываться от…»
Чей это был голос и от чего отказывался его обладатель?
Мгновение спустя пришел ответ на первый вопрос. Это был голос Блондинки. Блондинки с большими глазами и маленькой хорошенькой попкой. Блондинки, которую звали Пам Как-Ее-Там. Пам работала в «Уайтс-тоупе». Пам вполне могла знать его беглянку Розу, и Пам от чего-то не могла отказаться. Что же это могло быть? Когда наденешь старую браконьерскую шляпу, запустишь в работу свой дивный мозг сыщика и задумаешься над этим как следует, ответить будет не так уж трудно, не правда ли? Если ты так хочешь какую-то тачку, то единственное, от чего тебе нельзя отказываться ради концерта, — это несколько часов сверхурочной работы. А поскольку концерт, который она пропускала, должен быть сегодня вечером, есть неплохие шансы, что как раз сейчас она в отеле. А даже, допустим, что нет, то скоро будет. И если она знает, то скажет. Панк-рокерская сучонка не сказала, но только оттого, что у него не хватило времени обсудить с ней все подробности. Однако на этот раз у него будет столько времени, сколько ему понадобится.
Об этом он позаботится.
2
Напарник лейтенанта Хейла, Джон Густафсон, повез Рози и Джерт Киншоу в полицейский участок 3-го района, в Лейкшор. Билл на своем «харлее» ехал за ними. Рози все время оборачивалась, чтобы убедиться, что он позади них. Джерт заметила это, но промолчала.
Хейл представил Густафсона как свою «лучшую половину». В действительности Хейл был из тех, кого Норман называл главными псами в упряжке, и Рози поняла это с первого мгновения, как только увидела обоих мужчин рядом. Это проявлялось и в том, как Густафсон смотрел на Хейла, как наблюдал за ним, когда тот забирался в тесный «капрайс» без полицейских мигалок. Все это Рози уже тысячи раз приходилось видеть раньше в собственном доме.
Они миновали часы над входом в банк — те самые, мимо которых не так давно проезжал Норман, — и Рози нагнула голову, чтобы посмотреть, который час. 4 часа 9 минут. День вытянулся как теплая, тающая на солнце конфета.
Она обернулась в страхе, что Билл исчез. Однако он не исчез. Он стрельнул в нее улыбкой, поднял руку и коротко махнул ей. Она помахала в ответ.
— Какой приятный парень, — сказала Джерт.
— Да, — подтвердила Рози, но она не хотела говорить о Билле при этих двух легавых на переднем сиденье, наверняка прислушивавшихся к каждому их слову. — Тебе надо было остаться в больнице, чтобы они как следует осмотрели тебя. Он мог здорово поранить тебя этим разрядником.
— Черт, да мне это было полезно, — ухмыльнувшись, сказала Джерт. На ней был огромный бело-голубой полосатый больничный халат, накинутый на порванный сарафан. — В первый раз с тех пор как я потеряла невинность в Молодежном баптистском лагере, еще в 1974 году, я от этого чертова разрядника почувствовала, что по-настоящему проснулась.
Рози попыталась улыбнуться, но сумела выдавить лишь слабую тень улыбки.
— Наверное, это и значит — Праздник начала лета, м-мм?
— Что ты имеешь в виду? — озадаченно спросила Джерт.
Рози поглядела вниз, на свои ладони и не очень удивилась тому, что они сжаты в кулаки.
— Нормана, вот что я имею в виду. Этот подлюга на пикнике. Большой гребаный мерзавец. — Она услыхала, как это слово, этот «гребаный», слетело с ее губ, и с трудом поверила, что произнесла его, да еще на заднем сиденье полицейского автомобиля, при двух легавых, сидевших спереди. Она удивилась еще больше, когда ее левый кулак метнулся в сторону и ударил по панели дверцы, как раз над рычагом подъема стекла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
