— Чудесное исцеление! — воскликнул он. — Эта нечаянная радость подкрепит общее мужество. А в этом сейчас нуждаются все...
— Может быть, Господь совершит еще одно чудо? — произнесла Изабелла.
— Почему бы и нет, в конце концов? В таком случае, хорошо бы это случилось поскорее. Дозорные сообщают, что вокруг города начались пожары.
Всю ночь жители Иерусалима толпились у базилики Гроба Господня, молились и пели в надежде на чудо. Но когда рассвело, неподалеку от города стала видна армия Саладина. Огромное войско с осадными машинами выстраивалось неподалеку от стен Иерусалима...
Час битвы приближался, но теперь все готовились к этой битве с новыми силами...
Только на следующий день Ариана, которую, несмотря на протесты патриарха, желавшего отправить ее к госпитальеркам, снова перенесли в дом Ибелина, смогла рассказать Изабелле и Марии о том, какие страдания ей пришлось перенести, пока она была узницей Жослена де Куртене. Она поведала, что в первые дни он привязывал ее к кровати, чтобы снова и снова утолять свое неутолимое желание. Жослен набрасывался на девушку грубо, с какой-то разрушительной яростью, не имевшей ничего общего с любовью. А потом, когда стал правителем Акры, он приковал Ариану на цепь в подвале и дал Ходе четкие распоряжения. Узницу должны были кормить так, чтобы она не умерла с голоду, но больше никоим образом о ней не заботиться; Куртене хотел, чтобы к моменту его возвращения она все еще была способна испытывать страдания. Но, если случится так, что враг будет угрожать городу, Хода не должен больше отпирать дверь темницы, — пусть узница умрет от жажды и голода. Когда Ариану нашли, она уже и вспомнить не могла, сколько времени не видела эфиопа...
— Но, в конце концов, кое-что остается совершенно непостижимым. Про сенешаля рассказывали, будто он до такой степени боится болезней, что добывал все лекарства, о каких только слышал, и даже держал на службе личного аптекаря. Как же могло случиться, что он много раз тебя насиловал — тебя, прокаженную?
— Я не была больна. Это он меня заразил. Болезнь уже очень давно таилась в нем... но проявилась много лет спустя.
— Значит, эта беда, сведшая моего брата в могилу, пришла от Куртене?
— Сенешаль думает иначе. По его мнению, источник болезни — я. Это я заразила его, когда он набросился на меня в одном из коридоров дворца после свадьбы Сибиллы. Вспомните, госпожа, ведь это было сразу после того, как я пережила единственные мгновения плотской любви, которые подарил мне мой король, и кровь моя пролилась на его царственное ложе...
— И ты передала ему болезнь моего брата, не заразившись при этом сама? Не может быть! Я думаю, он скорее мог заразиться от одной из бесчисленных женщин, которых затаскивал в свою постель. Как узнать, болен ли ты, если нет явственных признаков болезни? Наверное, не все прокаженные попадают в лепрозорий...
Тем не менее могло оказаться и так, что прав был сенешаль. Когда Изабелла пересказала Тибо то, что услышал а от Арианы, он вспомнил, как Мариетта иногда жаловалась, что ее запасы масла анкобы, привезенного из Дамаска, необъяснимым образом уменьшаются. Вора гак и не смогли поймать, однако при мысли о том, что, делая это, Жослен де Куртене тем самым укорачивал жизнь короля, бастард почувствовал, как разгорается его ненависть.
— За это и за то, что он сделал с Арианой, я готов убить его собственными руками, если Бог возмездия поставит его на моем пути!
— Вы стали бы отцеубийцей, Тибо! А это смертный грех... который на этой земле карается костром.
— Не все ли мне равно? Бог, видящий мою душу, смилостивится надо мной.
— Но мне-то не все равно, друг мой, — прошептала Изабелла. — Что станет со мной, если не будет вас?
— Значит, вы все еще меня любите? О, прекрасная дама, пожалуйста, скажите мне это!
— Я не имею на это права. Мой супруг в плену, возможно, ему угрожает смертельная опасность, и произнести эти слова — означало бы его отвергнуть. Он не заслуживает подобного обращения. Пусть он не храбрец, но он кроток, ласков, лишен всякой злобы и очень меня любит.
— Стало быть, вы простили ему его... поступок?
— Что мне еще оставалось? Он так плакал, что мне стало его жаль. И вот... нет, мой рыцарь, я не скажу вам, что люблю вас... даже если это правда! — добавила она, протянув ему руку, которую он пылко поцеловал, перед тем как умчаться.
К Балиану, который ждал его на северной стороне укреплений, Тибо летел, как на крыльях...Подойдя к Иерусалиму, Саладин долго стоял в задумчивости, любуясь красотой города, — третьей столицы ислама! — мягко золотившегося в неярких лучах осеннего солнца. Он не хотел его разрушать, он хотел только освободить его от всех этих нечистых христиан, для которых город был образом небесного царства, и потому отправил послание защитникам Иерусалима: если они сдадутся на милость победителя, он, Саладин, пощадит жизнь горожан и не тронет их имущества. После своей победы у Рогов Хаттина он и в самом деле — когда лично находился на месте, его эмиры вели себя совершенно по-другому! — проявлял себя великодушным победителем. Он мягко обращался с населением завоеванной местности, особенно если речь шла о людях греческого или сирийского происхождения, желая показать, что пришел к ним освободителем, а потому им не следует его опасаться, не стоит бояться ни за свою жизнь, ни за свое добро. И, разумеется, греки тотчас предложили защитникам города сдаться. Видя это и совершенно не желая оставлять в городе людей, способных нанести ему удар в спину, Балиан созвал их вместе, велел собрать им все свое имущество и выпроводил из города. Мария Комнин была по происхождению гречанкой, и Саладин написал ей, предлагая вместе с детьми перейти под его покровительство, но она отказалась покинуть мужа, которого по-прежнему нежно любила.
После этого началась осада, и вскоре стало понятно, что она будет трудной. Саладин хотел вернуть свои святилища — Харам-эш-Шариф (Купол Скалы) и Дальнюю мечеть. Франки же намеревались защищать город, который для них был не третьим, а первым и единственным, трижды священным вместилищем гробницы Иисуса. Они не уступят без сопротивления, пусть даже их всего чуть более шести тысяч воинов — и это в городе, в котором до Хаттина насчитывалось около сотни тысяч жителей! — против огромного войска султана. Но вера их была крепка, и турки это почувствовали.
Балиан д'Ибелин и его люди не сидели сложа руки и до того, как флаги Пророка показались на склонах Иудейских гор. Рвы были углублены, ворота укреплены, камнеметы и катапульты установлены на стенах, туда же стаскивали камни, бревна и котлы для кипящего масла, а самые широкие проходы сильно сужали. Мужчинам помогали женщины и дети. Под пение гимнов каждый делал все, что мог, ради спасения своего города.
