– Он выживет? – спросил вставший рядом Одульф.
В голосе его слышалась неподдельная тревога. Еще бы, ведь Одульф с Аленом с раннего детства были закадычными друзьями. Кровное родство очень важно, но связь между друзьями, пожалуй, еще сильнее, ибо мы выбираем их сами.
– Обязательно, – сказал Фульк. – Не может же Ален умереть, если все мы его так любим.
– Ален мало-помалу придет в себя, – заверила их Мод. – Думаю, вы прямо сейчас смогли бы привести его в чувство, если бы хорошенько потрясли, но после такой трепки, которую бедняга получил, ему нужен покой. Когда он проснется, то почувствует дикую головную боль, – предупредила она, подняв указательный палец, – и, скорее всего, сильную тошноту. А сейчас будет лучше, если вы его оставите.
Одульф кивнул, если не вполне успокоенный, то хотя бы приободренный. Мод взяла Фулька за руку:
– Я приказала приготовить для тебя в кухне лохань с горячей водой и велела служанкам положить тебе тюфяк рядом с Аленом, чтобы ты был рядом, как только ему потребуешься. Пойдем, ты уже спишь на ходу.
Он послушно позволил жене вывести себя из комнаты и по крытой деревянной галерее провести на кухню. На печи медленно кипел котел, а рядом на полу стояла дымящая ся паром ванна. Раздавленный навалившимся изнеможением, тяжелым, как гора шерстяных одеял, Фульк словно сквозь туман ощущал, как Мод помогает ему раздеться и ступить в ванну. Вода была такой горячей, что чуть не ошпарила ему кожу. Но постепенно он привык к теплу и почувствовал себя невероятно уютно в плещущейся воде. Мод растирала мужу сведенные от напряжения плечи, и от ее движений боль, обручем стягивавшая лоб, начала ослабевать. Мод дала мужу отвар ивовой коры и смазала ссадины успокаивающим бальзамом. Похоже, что напряжение служило каркасом, который держал его на ногах. Теперь от заботливого ухода Мод этот каркас разрушился, и Фулька одолела слабость.
Когда он выбрался из ванны, жена растерла его большим льняным полотенцем и помогла надеть чистую котту и шоссы. Все вокруг стало размытым. Он не помнил ни как вернулся в покои, ни как лег на тюфяк, который Мод ему приготовила. Темнота, словно добрая мать, обняла его и убаюкала невидимыми нежными руками.
Он проснулся глубокой ночью от звука детского плача и тихого голоса женщины, напевающей колыбельную. Фульк заморгал, не понимая, где находится. Потом услышал перешептывающиеся голоса и сел на кровати. Покрытое синяками тело плохо слушалось, и он неловко стал поворачивать голову в поисках источника звуков. Братья все спали на тюфяках, разложенных по комнате. Мод сидела рядом с большой кроватью, держа на руках хнычущую Хавису, а Ален полулежал в подушках и смотрел на него широко открытыми, ясными глазами. Глядя на остолбеневшего Фулька, младший брат сумел выжать из себя слабую улыбку.
Глава 29
Дворец Абер, Уэльс, лето-осень 1203 года
– Еще одна дочка, – ответил Фульк на вопрос Лливелина. – Родилась на праздник летнего солнцестояния, назвали Ионеттой, в честь матери Мод.
Он находился при уэльском дворе, отбывая несколько дней обязательной феодальной повинности в пользу принца.
– В день летнего солнцестояния? То есть на Рождество Иоанна Крестителя? Ведь два эти праздника совпадают? – искоса посмотрел на него Лливелин. – Полагаю, Мод и младенец здоровы и находятся в безопасности, иначе бы вас здесь не было.
Фульк нахмурился и отхлебнул меда из кубка, который предложил ему Лливелин. Восемь месяцев назад Тангвистл, невенчанная жена Лливелина, умерла в родах. Конечно, со временем острота горя притупилась, но тема по-прежнему оставалась для принца болезненной.
У Мод схватки начались на рассвете, а когда она родила, уже разжигали вечерние костры. Мрачные предположения Фулька начали сменяться откровенным страхом, когда повитухи наконец-то вложили ему в руки влажный ревущий сверток.
– Я ни о чем в тот день не думал – ни о том, какой был праздник, ни о том, что у нас опять девочка, – признался он. – Только молился, чтобы они обе выжили. Соболезную вашей потере, сир. На вашем месте я бы, наверное, сошел с ума.
Лливелин допил мед и оглядел залитые солнцем стены большого зала:
– Я и сошел с ума, и молю Бога, чтобы вы никогда не узнали такого горя!
– Простите меня, сир, – неловко пробормотал Фульк, не зная, что тут еще можно добавить. Кажется, не существовало слов, которые могли бы утешить Лливелина.
– Не стоит извиняться, Фульк, – едва заметно усмехнулся его собеседник. – Если Тангвистл была моим сердцем, то Уэльс – моя душа. Я потерял одно, но у меня осталось другое, и я намерен сохранить Уэльс.
Он подошел к дверям и выглянул на улицу, где на по-летнему синем небе сияло яркое солнце. Фульк почтительно следовал за принцем на некотором расстоянии.
– А что касается Тангвистл, то после ее смерти я уже получил несколько брачных предложений, – сказал Лливелин. – Люди, желающие облегчить мое горе и упрочить свое положение, предлагали мне в жены своих сестер и дочерей. – Он сжал в кулак руку, лежащую на обитой железом двери, и Фульк глянул на валлийца с вежливым вопросом в глазах. – Подобного рода предложения поступали, например, из Шотландии, от короля острова Мэн, от других валлийских правителей и лордов приграничных земель, включая Ранульфа Честера. – Лливелин изогнул губы в горькой усмешке. – Фицуорин, а вы разве не желаете к ним присоединиться? Не хотите предложить мне в жены одну из ваших дочерей?
Фульк не знал, как реагировать на это заявление: обидеться или же чувствовать себя польщенным.
– Я знаю, сир, что многие отцы подыскивают будущих зятьев, пока дочки еще лежат в колыбели, но я к числу таких родителей не принадлежу.
Лливелин невесело хмыкнул:
– Не обращайте на меня внимания, Фульк. Я глупо пошутил, поскольку пребываю в дурном настроении. Мне не стоило так себя вести. Ваши дочери, безусловно, заслуживают лучшего.
И Лливелин покинул его, дав понять, что желает остаться один. Фицуорин продолжил потягивать мед, наблюдая, как облака гоняются друг за другом, проносясь мимо солнца, жарко льющего свои лучи вниз, на пролив Менай. Он попытался представить своих дочерей взрослыми девушками, невестами. Они выйдут замуж, и с ними неизбежно придется расстаться… При одной лишь мысли об этом он ощутил такую пронзительную боль, что затряс головой, отгоняя страшную картину.
Позади Фулька возвышались массивные горы Эрери[28], естественные крепости, которые не пускали нормандцев в Уэльс. Дикие, прекрасные, неприступные. Он сам сейчас по одну сторону гор, а Мод – по другую. Глядя, как в тени конюшни Иво увивается за валлийской девушкой, Фульк почувствовал невыносимую тоску и в очередной раз посочувствовал Лливелину.
