лауреат Нобелевской премии Михаил Александрович Шолохов (1905-1984). В 1957 году он послал свой рассказ «Судьба человека» Никите Хрущеву, надеясь, что тот разрешит его печатать. Дело в том, что ни один журнал или газета не решались опубликовать это произведение о тяжелой судьбе советского солдата, оказавшегося в плену. Слишком свежи еще были воспоминания о сталинском времени когда всех попавших в плен, объявили предателями. Хрущев прочитал «Судьбу человека» в один присест и захотел немедленно связаться с писателем. Позвонили в Вешенскую, но там ответили, что Михаил Александрович подойти к телефону не может. Хрущев догадался, что Шолохов находится в состоянии запоя, в которое он периодически погружался. Лишь когда запой кончился, Шолохов объявился. Выяснилось, что он не был ни в какой Вешенской, а сидел в гостинице «Москва». Хрущев принял его и разрешил напечатать «Судьбу человека».
Шолохова не раз обвиняли в плагиате «Тихого Дона», даже сегодня, когда найдена рукопись романа-эпопеи, от начала до конца написанная им, все равно остаются сомневающиеся в его авторстве, дескать, написано все набело, где же черновик? Тут следует отметить, что у Шолохова была блестящая память. В 1959 году, находясь в гостинице «Москва», он диктовал главы из своего нового романа «Поднятая целина». Приехав в столицу, писатель обнаружил, что рукопись романа забыл в Вешенской, тогда он вызвал стенографистку и целых две недели по памяти диктовал ей свое произведение. И это не единственный пример. Он мог остановиться и с ходу в голове сочинить новый кусок романа (ему на это требовалось от силы полчаса), а затем диктовал его.
Что же касается «Тихого Дона», то однажды Шолохов, находясь опять же в нередком для него состоянии опьянения, признался Элине Быстрицкой (исполнительнице роли Аксиньи): «Ты думаешь, я не знаю, что я выше “Тихого Дона” ничего не написал?»
Во время Великой Отечественной войны в «Москве» поселили эвакуированных из Ленинграда писателей и композиторов. Здесь жили Ольга Берггольц, Михаил Зощенко, Борис Асафьев, Дмитрий Шостакович.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906-1975) в октябре 1941 года привез с собою партитуру знаменитой Седьмой симфонии, известной как Ленинградская. Ее премьера состоялась весной 1942 года в Доме союзов. Уехав из родного города на Неве, где он тушил на крыше своего дома зажигалки, композитор попал из огня да в полымя. В Москве тоже были бомбежки, во время которых семья Шостаковичей - супруга Нина Васильевна, дочь Галя и сын Максим - спускалась в бомбоубежище. Пока не прекращался налет вражеской авиации, Дмитрий Дмитриевич беспокойно ходил взад-вперед по бомбоубежищу, как бы обращаясь к изобретателям первого летательного аппарата: «Братья Райт, братья Райт, что вы наделали, что вы наделали!»
Шостаковичу долго не могли подобрать квартиру в столице, 15 марта 1943 года он писал одному из адресатов: «По возвращении в Москву я приступаю к занятиям в Московской консерватории, куда зачислен профессором. Будет у меня 1 (один) аспирант. Закончил здесь трехчастную сонату для рояля. Квартиры в Москве пока нет, но обещают. Живу в гостинице “Москва”, № 30. Если решится квартирный вопрос, то перевезу из Куйбышева детей. Нина сейчас в Москве хлопочет по разным бытовым и квартирным делам, и пока довольно безрезультатно». В итоге композитор переехал-таки в новую квартиру на Мясницкой улице, став москвичом на всю оставшуюся жизнь.
Поэтесса Ольга Федоровна Берггольц (1910-1975) поселилась в гостинице, уже успев хлебнуть блокадного горя. Ее вывезли из Ленинграда в начале марта 1942 года, когда люди тысячами умирали там от голода. Берггольц никак не могла понять, почему в столице ничего не говорят об ужасах блокады. Она негодовала, что москвичи не знают о том, как «люди умирают от голода, что нет транспорта, нет огня и воды», возмущалась, что ее стихи цензурируют, подозревая их в пессимизме: «Это слишком уж мрачно, можно обо всем, но никаких упоминаний о голоде. Ни слова о голоде и вообще как можно добрее и даже веселее. Мне ведь так и не дали прочитать по радио ни одного из лучших моих ленинградских стихов. Что касается “Февральского дневника”, то по радио его передавать, видимо, не будут: ленинградцы мужаются - ну и Бог с ними».
В июле 1943 года в «Москве» жил Сергей Владимирович Михалков (1913-2009). Как-то вернувшись с фронта, где он находился в качестве военного корреспондента, и зайдя в ресторан «Арагви» на Тверской, поэт узнал, что объявлен конкурс на новый государственный гимн. Но его не пригласили, тогда он решил проявить инициативу и вместе со своим другом Эль-Регистаном (псевдоним Габриэля Урекляна) принялся сочинять гимн. Начали прямо утром следующего дня, в номере гостиницы. Михалков писал, а Эль-Регистан редактировал. Закончив, послали текст Шостаковичу, а потом вновь уехали на фронт. Прошло несколько месяцев, когда маршал Ворошилов вызвал их и обрадовал: «Вот что, товарищи, вы очень не зазнавайтесь, но товарищ Сталин обратил внимание на ваши слова, и с вами будем работать, а с остальными - нет».
Писатель Всеволод Вячеславович Иванов (1895-1963) в своем дневнике приводит любопытные подробности военной жизни в «Москве» в 1942 году: «6 ноября. Пятница. Самое удивительное, пожалуй, быстрота, с которой течет время в Москве. Я включил радио, и вдруг заговорил Сталин. Он говорил с сильным кавказским акцентом, выговаривал вместо “б” - “п”, булькала вода, в конце фраз у него не хватало голоса, и он говорил совсем тихо. Вся гостиница замерла. Нет ни шагов, ни голосов. Я сидел на розовато-коричневом узком диване, против меня стол под красное дерево, голубая, покрашенная масляной краской стена, на ней гравюра в сосновой рамке - Баку, старый город - вдали нефтяные вышки. На тоненьком ночном столике микрофон - и оттуда несется голос, определяющий судьбы страны, войны. Голос иногда неправильно произносит слова, не договаривает их, - к концу речи он, видимо, слегка устал, - но как волнительно... 7 ноября. Суббота. Праздничный завтрак в гостинице: манная каша без молока, но с маслом, - ложек пять и около двух третей (остальное подавальщицы отливают себе - я видел) стакана какао, на воде, но с сахаром».
Писателей, имеющих московскую прописку, через определенное время выселяли из гостиницы, чему они активно сопротивлялись, поскольку в их квартирах отопления не было вовсе. В писательском доме в Лаврушинском переулке холод стоял жуткий. В декабре 1942 года выселили и Всеволода Иванова с Борисом Пастернаком.
В «Москве» случались и печальные события. 28 июня 1942 года, сорвавшись в лестничный пролет между 9-м и 10-м
