был быть, так как в этой работе слишком сильно проявлялась моя (Биркенберга) индивидуальность. Правда, эти измышления меня не особенно удивили. Они были в стиле Щусева. Если работа была удачна, он говорил: ну, конечно, ведь я все же Щусев. Если проект встречал не совсем положительную оценку, Щусев начинал доказывать, что проект ему испортили его помощники.
Как проходит “рабочий день” Щусева? Щусев в среднем бывает в мастерской не более двух-трех часов в день. Первый час из этих трех он проводит у себя в кабинете, подписывает различные бумажки, приказы, т. е. выполняет функции администратора. Затем направляется в свою группу, где проводит час-полтора за просмотром работ, выполненных за день его “учениками”. Этим и исчерпывается его “творческая” работа. Когда же он успел выполнить то бесконечное число работ, на которых поставлено его имя? Ведь известно, что и дома, как и в мастерской, Щусев не работает с карандашом в руке, во всяком случае, он из дому никогда не приносит каких-либо графически выраженных решений той или иной художественной задачи, каких-либо набросков, фрагментов, планов.
Щусев, к сожалению, не единичное явление. Мы знаем и другие случаи, когда мастера и опытные архитекторы, руководя той или иной проектной организацией, той или иной архитектурно-проектной мастерской и бригадой, думают больше о своих личных целях, чем о воспитании молодых архитектурных кадров».
Последний абзац этого выступления раскрывает саму суть существовавшей в то время порочной системы организации работ архитектурных мастерских. И своим выпадом против Щусева архитектор Биркенберг выразил общее мнение многих молодых (и не очень) зодчих, работавших в подчинении у крупных мастеров. Молодых не устраивало положение подмастерьев, но и мэтры не спешили уступать насиженные десятилетиями места - уж слишком трудно они им доставались. Что же касается Виктора Биркенберга, то вскоре он на себе испытал последствия обвинений в «антигосударственной деятельности». Судьба его сложилась трагически - через полгода он был арестован как немецкий шпион и расстрелян. Посеявший ветер пожнет бурю.
Всеобщим голосованием архитекторов мастерской № 2 двурушника Щусева единогласно осудили, при одном воздержавшемся. Этим порядочным человеком оказался Евгений Лансере, сын того академика Лансере, что начинал работать с зодчим над росписью Казанского вокзала. Ответ самого Щусева на призыв покаяться в грехах, признаться в плагиате был таков: «Да, у меня много грехов. Но новый грех брать на душу не хочу. Я с голого пиджак не снимал!»
Сразу после собрания все проекты у Щусева отобрали, раздав его помощникам, которым приказали стать «авторами». Почти все согласились, кроме одного-двух преданных зодчему людей. В частности, архитектор Антонина Заболотская, которой отдали проект Казанского вокзала, продолжала тайно консультироваться с Щусевым. По ночам к нему домой в Гагаринский переулок как шпионы пробирались не предавшие его помощники, дабы посоветоваться с ним. Это было опасно. Естественно, что из Союза советских архитекторов Щусева исключили немедленно. В Академии архитектуры единственным, кто заступился за Щусева, стал Виктор Веснин. Прокомментировав обвинение Щусева в плагиате, он молвил: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в него камень!» Однако желающих побросаться камнями оказалось предостаточно, и среди них тот, кого Щусев упорно продвигал наверх - Дмитрий Чечулин. Чечулин и возглавил вместо своего учителя мастерскую, предложив поддержавшим Щусева сотрудникам подыскать другое место работы.
В это время опальный Щусев сидел дома. Никто из коллег не решался не то что навестить, а даже позвонить ему. Такое было жуткое время - если над человеком нависал дамоклов меч, его сразу же переставали замечать. Не здоровались, а чтобы не встречаться, переходили на другую сторону улицы. Предательство друзей и родственников было формой спасения от подобной же участи. Страх в людях сидел большой. К Щусеву приходили лишь брат Павел и старый его учитель академик архитектуры Г.И. Котов.
Лишенный работы, Алексей Викторович не был подавлен. Он много рисовал (в Императорскую академию художеств он поначалу хотел поступать как художник), разбирал архив. Он искал доказательства своей правоты. Перерыв кучу пожелтевших бумаг, Щусев сначала нашел документ, подтверждавший приобретение им до революции дачи, которую у него успели отобрать. Какое везение! Теперь он мог доказать, что купил ее лично на заработанные деньги.
Но главная удача была впереди, она скрывалась на самом дне старого сундука. Щусев нашел бумаги, опровергающие обвинения в плагиате и присвоении чужого проекта. Его сотрудница Ирина Синева, с которой он многим делился в эти дни и месяцы, рассказывала: «Моссовет предложил Алексею Викторовичу возглавить проектирование и выправить проект. На это предложение Алексей Викторович ответил категорическим отказом, мотивировав его тем, что он не привык работать с соавторами ("соавтор - это архитектурная жена - его нужно любить и с ним советоваться”). Тогда последовало постановление Моссовета, отстранявшее от проектирования Савельева и Стапрана и поручавшее Алексею Викторовичу создание нового проекта гостиницы. Постановлению Алексей Викторович подчинился, и проектирование началось. Савельев и Стапран остались в составе бригады и получили работу по проектированию отдельных интерьеров. Когда новый эскизный проект был готов, доски фасадов покрашены и подписаны, Савельев и Стапран проникли в закрытый кабинет Алексея Викторовича и поставили на них свои подписи. Утром, обнаружив эти подписи, Алексей Викторович приказал их счистить...»
Вот, оказывается, в чем истинная подоплека событий - такой ее, по крайней мере, видел Щусев: Савельев и Стапран сами поставили свои подписи под проектом гостиницы «Москва»!
Шла неделя за неделей, месяц за месяцем, а Щусев все сидел в своей мастерской. События против обыкновения - ареста или ссылки в Воркуту - далее не развивались. Запущенная в отношении академика кампания забуксовала. Это почувствовали многие. И вот по вечерам к Щусеву стали потихоньку приходить его бывшие помощники и ученики с извинениями. Как только стемнеет - идут к нему архитекторы просить прощения. Известный архитектор Георгий Гольц тоже пришел каяться, на что услышал от Щусева: «Вам-то должно быть стыдно, вы ведь человек интеллигентный.» Как же кончилась опала для Щусева? Просидев год без работы, он вновь был возвращен к работе над гостиницей «Москва».
Каким образом это произошло? На этот вопрос есть по крайней мере два ответа. Первый дает Синева: «В опале Алексей Викторович провел около года. За этот год президент Академии наук академик Комаров запросил правительство, как быть с проектированием здания президиума АН СССР - ведь Алексей Викторович на международном конкурсе был удостоен первой премии за проект этого здания. Ответ на запрос президента Академии наук был в положительном для Алексея
