Я улыбнулся в ночную звёздную тьму и, повернувшись, встретился со встревоженным взглядом Танюшки. Тогда я снова улыбнулся уже ей.
— Тогда я спою тоже, — сказала она. И, не сводя с меня глаз, заставила всех замереть…
А напоследок я скажу…А напоследок я скажу:«Прощай! Любить не обязуйся!С ума схожу — иль восхожуК высокой степени безумства?!»А напоследок я скажу…А напоследок я скажу:«Как ты любил — ты пригубилПогибели… Не в этом дело!Как ты любил — ты погубил,Но… погубил так неумело!..»
…— Зачем ты это спела?! — спросил я, догнав Танюшку у кормы и схватив её за плечо.
— Зачем ты это спел?! — яростно возразила она.
Я опустил руку:
— Прости.
Она обняла меня за шею и прижалась щекой к щеке. А я в этот момент понял, что, скорей всего, уже завтра мне придётся решать, кому уходить на Пацифиду — а кому огибать её на когге.
Я не знал, что решу. Но был уверен, что не возьму с собой Танюшку. Хотя не знал я и другого — как буду жить без неё…
Владимир Высоцкий
Если я богат, как царь морской —Крикни только мне: «Лови блесну!»Мир подводный и надводный свойНе задумываясь, выплесну…Дом хрустальный на горе для неё,Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…Рудники мои серебряные,Золотые мои россыпи!
Если беден я, как пёс, одинИ в дому моём — шаром кати,Ведь поможешь ты мне, господи,Не позволишь жизнь скомкати!Дом хрустальный на горе для неё,Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…Рудники мои серебряные,Золотые мои россыпи!
Не сравнил бы я другую с тобой —Хоть казни меня, расстреливай!Посмотри, как я любуюсь тобой —Как Мадонною рафаэлевой!Дом хрустальный на горе для неё,Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…Рудники мои серебряные,Золотые мои россыпи!
* * *
Йенс. Ромка. Видов. Ясо. Колька. Раде. Игорь. Олег. Димка.
И я.
Эти идут. Десять человек.
Девчонки плывут на когге. С ними Сергей, Юджин, Джерри и Анри.
Я обхватил голову, подёргал волосы. Вздохнул, чертыхнулся. Мне было не по себе — не хотелось выходить на палубу и объявлять решение, потому что я предвидел волну народного возмущения. Отодвигая этот момент, я придвинул контурную карту Пацифиды.
Контингент был почти круглым — конечно, берега искромсаны, но в целом похоже на круг, почти не заполненный обозначениями. И этот круг пересекал решительный штрих нашего будущего похода.
Я отпихнул карту и, встав, так же решительно вышел наружу…
…Берег был метрах в трёхстах от правого борта. Солнце ещё только встало, его лучи падали прямо на древесную стену, и она казалась непроницаемой, сплетённой из сочной зелени. У корней деревьев клубился туман, стек5ая в океан густыми струями. До корабля доносились свист, шорох и потрескиванье, уханье и завыванье.
Все наши стеснились у борта, но, услышав мои шаги, обернулись. На мне скрестились взгляды множества глаз, и я, чтобы не продлевать этого ожидания ни им, ни себе, заговорил:
— Мы добрались до Пацифиды. Те, кто пойдёт на когге, обогнут материк с юга и будут ждать нас у устья большой реки, которую Лотар называл Гьёлль. Остальные пойдут напрямик. Скоро сентябрь. По млим прикидкам, к началу лета следующего года они выйдут туда же, и «Большой Секрет» их подберёт. На всякий случай он подождёт до следующей осени. Если к следующему сентябрю никого не будет — когг уйдёт…
— Олег, — тихо сказал Сергей (он не сводил с меня встревоженных глаз), — хватит, это потом… Кто идёт, кто остаётся?
— Да. Конечно, — я посмотрел поверх голов, но заставил себя опустить глаза. — То, что я сейчас скажу, не обсуждается. Я так решил. Это всё… — я помедлил, набрал воздуху в лёгкие. — Я говорю имена тех, кто идёт со мной.
Лицо Таньки окаменело. Я заставил себя не вздрагивать.
— Йенс.
Лицо немца осталось непроницаемым, только в глазах что-то дрогнуло, как рвущаяся паутинка… Страх? Нет. Я вспомнил, что он последнее время часто разговаривает с Радицей, и сербиянка, окаменевшая после гибели Бориса, вроде бы оттаивает возле немца…
— Ромка.
Роман откровенно просиял. Наверное, он так же просиял бы, объяви я, что он в качестве разведчика должен первым отправиться в ад.
— Видов.
Серб кивнул, как кивает человек, услышавший то, в чём не сомневался и, отвернувшись к борту, лёг на него скрещенными руками и грудью.
— Ясо.
Грек вскинулся и, не сдерживаясь, закусил губу. Я уловил, уже отворачиваясь, как он посмотрел на Клео, и понял, что Ясо не хочет с нею расставаться. Они были хорошей, счастливой и очень подходящей парой…
— Колька.
— А как же, — спокойно отозвался он, поддёргивая на плече автомат и крепче прижав к себе умоляюще глядящую Лидку.
— Раде.
— Спасибо, — искренне сказал македонец. Зорка перекрестилась, но глядела на своего парня с гордостью.
— Игорь, — равнодушно отозвался Басс, ободряюще кивая Ингрид. И сразу отошёл с ней куда-то к мачте.
— Олег.
Крыгин никак не подал виду, что услышал, но до меня донеслось, как он чуть позже шепнул Ленке: «Поможешь собраться.»
— Димка.
— Да, хорошо, — кивнул тот, закладывая большие пальцы рук за пояс.
— Всё. Остальные плывут, — сказал я. И ушёл в каюту.
* * *
Самое странное, что «бури» не было. Я сидел в каюте и ждал её, а ничего не было, и до меня дошло, что там, снаружи, все уже просто собираются. Наверное, «вступительное слово» получилось у меня внушительным.
Но ко мне не пришли ни Танюшка, ни Сергей. И это почти пугало. И, чтобы избавиться от страха, я пошёл делать дела…
…Ясо на моё предложение остаться замотал головой и, не став ничего слушать, убежал от меня. Йенс выслушал. Хмыкнул. Посмотрел на небо. И спросил:
— Ты знаешь, что такое Гьёлль?
— Знаю, — вздохнул я. — Я читал книжку про богов Асгарда в детском переложении. Река в царстве мёртвых, вода которой несёт ножи…
Йенс кивнул и ушёл…
…Как-то так получилось, что уже через час собирать стало нечего, все, кто должен был плыть, собрались у спущенного в лодку, которую уже давно опустили на воду, трапа.
И стало ясно, что пора отправляться.
Танюшка принесла мой вещмешок, бросила к моим ногам, посмотрела вокруг… и, как и большинство девчонок, повисла у меня на шее. Её губы уткнулись мне в ухо.
— Ты не смеешь не вернуться, слышишь? — ровным голосом сказала она.
