Рейтинговые книги
Читем онлайн Некто Финкельмайер - Феликс Розинер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать

Но учуг под ним остановился и лег. Второй стал рядом и вытягивал шею низко к земле. Он смотрел на них. Плохой ненец. Плохой учуг. Он потянул из поклажи ружье. Потом разделил связанные ремни. Ветер бил в лицо, не давал дышать, не давал видеть, когда он встал против морды оленя. Он выстрелил.

Потом его нес другой олень. Поклажа была оставлена там, рядом с тем, который остался лежать в холодной тундре. Он вез лишь ружье за спиной и весь оставшийся спирт в двух бутылях и немного во фляге. Но флягу он скоро отбросил в сторону. Он знал, что остановиться нельзя. Но он хотел пить. Он хотел пить. Самолет возьмет его утром. Вот он, самолет, тонгор пришел. Конец большой дороге. Дорога знает, где остановиться, дорога знает, где самолет. Большой самолет ждет его, а потом летит. Вот он стоит. Он ждет его. Быстро-быстро летит. Мимо солнца. Вот оно, солнце.

О, ай'н пр'иге, Солнце есть!

Снег есть. Охота есть. Мех. Шкура. Спирт есть. Женщина ему готовит. Тонгор ложится. Тонгор домой пришел. Ай'н пр'иге.

Олень давно уже лежал. Человек недвижно сидел на земле, раскинув ноги, привалясь спиною к вздымавшимся бокам оленя. Ветер дул с ураганной силой, и оленю плохо было лежать. Он встал. Человек опрокинулся навзничь. Олень встал и пошел, как и раньше, по ветру, но у речной губы здесь был поворот к востоку, и олень вышел к берегу. Пройдя немного пологим спуском, олень оказался прикрытым от ветра береговым навесом. Тут было тихо.

Первый снеговой заряд, который прорвался от льдов океана сквозь тундру, с налету ударил в преграду, — невысокую горку на ровной дороге. Снежный холм наметало всю ночь — всю долгую первую ночь той ранней зимы.

ЭПИЛОГ

Долговязый молоденький парень, одетый во все иностранное, с сумкой SABENA через плечо, и сам похожий на иностранца-туриста, шел по одной из московских улиц. В Москве стало много туристов; еще больше стало молодых людей, которые успешно подгоняют стиль своей одежды, длинную прическу, походку и даже манеру глядеть на вас под нечто международное, эдакое американо-европейское; но все же матушка Русь, которая всегда упустит что-нибудь и сделает если и то — да не так, а если так — то не докончит, она, столичная Русь, выдает себя в этих милых юнцах и, не в обиду будь сказано, выдает себя пуще — в милых девицах… А долговязый этот паренек с женственными карими глазами, с шевелюрой вьющихся черных волос был ну совсем какой-то не наш, тем более что шел неуверенно как-то… читал названия улиц и номера домов, с любопытством осматривался. Но что иностранцу делать где-то за Серпуховкой? И обращаясь к прохожим за помощью, он говорил без акцента по-русски. И не тушевался, как цивилизованные среди варваров.

— К кому вам? — строго спросила его лифтерша, когда он вошел в кооперативную башню и чуть-чуть промедлил.

— Мне нужно в пятьдесят девятую квартиру, — с готовностью ответил он. — Вы, может быть, знаете? Никольский Леонид Павлович. Он живет в этой квартире?

— Восьмой этаж, — сказала лифтерша. И, следуя долгу своей профессии, проворчала: — Идет, а живет — не живет, не знает…

— Большое спасибо, — с такой восторженной вежливостью поблагодарил ее парень, что лифтерша глянула на него недоверчиво: «спасибо-спасибом, а вдруг ты надо мной смеешься? Все вы, длинноволосые, нынче такие… вежливые!»

Никольский среди этой летней субботы тупо бездельничал, и звонок его поднял с дивана. Кого несет? — меланхолично подумал он и прошлепал к дверям.

Никольский как следует пил. У него с этим делом в последнее время было особенно плохо. Он думал уже, что как-нибудь может сорваться внезапно, и не вытрезвителем кончится — там он уже пару раз побывал, — а зелененьким чертиком на рукаве и психушкой. Он подумал о чем-то подобном, когда вдруг возник перед ним этот парень.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, Леонид Павлович Никольский, — это вы, простите?

— Да, да… войдите, — прошептал Никольский хрипло, откашлялся и, как-то пятясь, пропустил его. — Вы..?

— О, я, чувствую, я, наконец, нашел… Я действительно так похож?

— Постойте… Минутку… Нет, дайте… Кто вы такой?

— Видите ли, я Бурков, Александр Бурков. Это фамилия моего отца, но… Точнее надо выразиться так: это фамилия моей матери по браку. Вы понимаете?

Парень держался непринужденно, чего Никольский никак не мог бы сказать о себе. В голове у него происходило непонятное, и из этой мешанины он выудил только одно: что впадает в маразм, рано старится, близок к распаду.

— Слушай-ка, дружок. Ты как-то это… влетел. Ну-ка, сядь. Да куда хочешь. И давай говорить… так сказать, по-порядку. Я тебя слушаю. И я как тебя буду звать — Саша?

— Если не возражаете — Алек. Я так привык. — Именно так и произнес, не «Алик», а — «Алек». Скажите на милость!

— Слушаю, Алек. А что? Недурно звучит!

— Что вы сказали?

— Я говорю, это «Алек» — очень даже неплохо звучит, хотя и малость не по-русски.

— Совершенно верно. Влияние — как там? — буржуазного Запада?

Алек весело рассмеялся, и, черт возьми, он был отличный малый, этот Алек-почти-Даглас-Хьюм!

— Так, Алек. Ну?

— В общем, то, что привело меня к вам, очень серьезно. Я должен очень волноваться, честное слово. Но я не могу! — Он опять с заразительной искренностью рассмеялся. — Сейчас может решиться моя судьба! — И снова взрыв смеха.

— Слушай-ка, приятель. Я тоже очень веселый человек, но…

Алек, который сидел, привалившись к спинке дивана, выпрямился, и лицо его сразу стало серьезным.

— Извините, пожалуйста. Я повел себя глупо. Я на самом деле волнуюсь. В общем… Арон Финкельмайер — как мне спросить? Вы можете мне что-нибудь сказать о нем?

— Так, Алек, так! — Никольский схватил его за рукав. — Ну-ну? Положим, я могу?

— Понимаете ли… Я, оказывается, сын. А он…

Голос у Алека дрогнул. Никольский встал, отошел к окну. Там, внизу, по-идиотски копошились люди. Ребром ладони он ахнул по раме, и боль тряхнула его.

Он снова сел перед Алеком.

— Арон — твой отец, — тупо повторял он и тыльными сторонами кулаков тер нещадно глаза, чтобы начать понемногу соображать.

— И как же..? Ну ладно, это потом… Где же ты..? А, ну да, ну да… Ты вот что — ты… что ты хочешь узнать? Что ты знаешь?

— Я ничего не знаю. Я не знаю… Леонид Павлович, я не знаю — есть он на самом деле — мой отец? — тихо, умоляюще попросил его Алек.

Он не мог дать ему отца. Если бы мог! Подох бы вот тут, вот сейчас, и пусть бы они, Арон и Алек, были оба, сидели рядом на этом диване, проклятом этом диване!

— Алек. Он ничего не знал.

— Ну конечно, он… Подождите, как вы сказали? Вы сказали — он..?

— Нет, Алек. Его нет. У тебя нет отца. Тебе сколько?

— Девятнадцать — машинально ответил Алек. В его бездонных горестных глазах восставал Арон Финкельмайер.

— Восемь лет у тебя нет отца.

Никольский помолчал, чтобы дать парнишке привыкнуть к этой мысли. И самому привыкнуть. Восемь лет… Восемь лет назад… И значит — сводилось все в одно неожиданным образом! — Мишке, сыну Леопольда, восемь, и он, этот Веркин разбойник, Мишка, тоже с тех пор без отца! Не знал отца с рождения Мишка, и этот Алек не знал. Все до мурашек похоже — и как-то иначе все — как и было у них, у Арона и Леопольда. Была там общая ниточка, была и порвалась, и все порвалось тогда разом, и оба они пропали. И вот — сыновья у обоих! Не верь тут в судьбу, в начер… в предначертание.

— Что с ним было? Вы много можете рассказать?

— И много. — Никольский вздохнул. — И ничего.

— Мне бы хотелось… если вы будете так добры…

— Да, милый, да. Я тебе все расскажу. Но пожалуй… Не думай, что из любопытства, просто, так будет лучше…

— Вы хотите, чтобы сначала я? Кто я, откуда, как попал к вам?

Чудесная улыбка у мальчишки.

— В общем, так… В общем, оказывается, я не знал отца… И не знал матери.

— Что-что?

— Это так, Леонид Павлович. С матерью все было правдой с самого начала, — с печальным юмором улыбнулся он. — Моя мать умерла при родах. Ну, не совсем… То есть они с отцом жили в тропиках, и… Ах, что я говорю! — И он с нарочитой жесткостью, будто читал анкету, стал объяснять: — Моя покойная мать, чьим мужем был советский торгпред Андрей Бурков, скончалась за границей через несколько дней после того, как я родился, она скончалась от заражения крови. Они жили в тропиках. Там с медициной было сложно.

Никольский переваривал все это.

— Почему он ее сюда не отправил рожать?

— Там была весна. То есть осень — я родился весной, а это было в Южных тропиках. И шел, you see, — Алек сбился вдруг на английский, — тропический ливень, и их отрезало.

— На какой же срок их отрезало? ты шутишь?!

— Я думаю, что мать очень долго скрывала. Мне потом, то есть недавно, отец… Вы видите, я все говорю — «отец»?

— Алек, не терзай себя, не волнуйся!

— Он мне сказал, что мать очень хотела, чтобы я был. Она очень любила моего отца, а второй — ну, мой отчим, да? — увез ее за границу, и там только она узнала, что должен быть ребенок.

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Некто Финкельмайер - Феликс Розинер бесплатно.
Похожие на Некто Финкельмайер - Феликс Розинер книги

Оставить комментарий