не зная, хотя бы приблизительно, куда оно будет садиться. А что представляет собой грунт лунной поверхности, никто еще точно сказать не мог. Как принято говорить, мнения ученых разошлись. Одни полагали, что поверхность Луны похожа на гранитные скалы. Другие – что она представляет собой рыхлую пыль в несколько десятков метров толщиной. Третьи – что она более всего похожа на ноздреватую пемзу… Словом, мнений было почти столько же, сколько ученых.
И вот в который уже раз собирается высокий синклит, выслушивает доводы «за» и «против» каждой гипотезы и… и не видит достаточных оснований, чтобы уверенно остановиться на одной из них, отвергнув все остальные. Причем упрекать за это почтенный высокий синклит или предъявлять ему претензии в нерешительности, робости мысли и склонности к перестраховке в данном случае не приходится: их действительно нет, этих веских оснований, – конкретный пример трудностей, неизбежно сопутствующих проникновению человека в Новое.
Впрочем, «проникновение в Новое» и прочие высокие слова хорошо звучат после того, как очередное свершение останется позади. Кстати, и свершением его назовут потом, когда оно уже состоится, а пока оно носит прозаическое наименование: задание. Араз задание – значит, планы, значит, сроки, которые, как известно, не ждут… В общем, тянуть с решением вопроса о посадочном устройстве «лунника» было больше невозможно.
– Так вот, – сказал Королев. – Большинство ученых склоняется к тому, что грунт на Луне твердый. Вроде гранита, или известняка, или пемзы – это уже детали, – но твердый. Да и доводы сторонников этой точки зрения вроде поубедительнее, чем у противников… – Он сделал паузу и решительно закончил: – Так и будем считать.
– Но, Сергей Павлович, – не удержался кто-то из присутствующих. – Как можно принимать такое решение на основании абстрактных разговоров? А если там пыль? Ведь все эти ученые мужи высказывают только общие соображения – не более того! Никто из них не берет на себя смелость написать – на Луне, мол, такой-то грунт… и подписаться под этим!
Королев посмотрел усталыми глазами на сидящих за столом:
– Ах вот чего вам не хватает…
Взял блокнот, крупным почерком написал на его листке:
«ЛУНА – ТВЕРДАЯ».
Подписался: С. КОРОЛЕВ.
Поставил дату, вырвал листок из блокнота и передал сотруднику, которому предстояло непосредственно руководить проектированием станции.
Такой я услышал эту историю от старожилов королевского КБ, среди которых она пользовалась большой популярностью. Так и изложил ее в журнальной публикации книги, которую вы сейчас читаете.
Но впоследствии мне посчастливилось узнать дополнительные уточняющие подробности об этом эпизоде и даже увидеть листок из блокнота СП.
Тексту этого необычного документа предшествует несколько ядовитый в данной ситуации заголовок – «Справка», адресованная, вопреки обычному, не от подчиненных начальнику, а, наоборот, от начальника – подчиненным.
А сам документ гласит следующее:
«Посадку АЛ С[9] следует рассчитывать на достаточно твердый грунт типа пемзы…» – и дальше технические данные о вертикальной скорости корабля в момент прилунения и так далее.
Читая эту записку, я зримо представил себе, как СП начал писать ее, имея в виду прежде всего цели сугубо воспитательные (поставить на место нерешительных!), а потом, по ходу дела и, возможно, незаметно для самого себя, перестроился на волну профессиональную, начал назначать основные технические параметры посадки будущего лунника. И, переключившись на чистую технику, даже отдал записку не тому участнику совещания, который сетовал на ученых, а тому, который непосредственно руководил проектированием.
Дальнейший ход дел общеизвестен: посадочное устройство было спроектировано, станция построена, запущена и в феврале 1966 года – через месяц после смерти Королева – успешно прилунилась, лишний раз подтвердив правомочность решений вероятностного характера.
Луна действительно оказалась твердой…
Многое видел этот человек раньше других – он умел смотреть далеко вперед. И умел разглядеть в своем деле качественно новое даже тогда, когда это новое бывало довольно хитро замаскировано нагромождением текущих частных дел.
В жизни любого творческого коллектива – конструкторского, научного, театрального, спортивного, – если, конечно, это действительно творческий, живой, а не академически застывший коллектив, периодически возникает что-то вроде поворотных моментов. Моментов, когда надо отбросить часть старого, испытанного багажа, отрешиться от некоторых привычных, казалось бы, многократно проверенных воззрений и решительно шагнуть в новое.
Мгновенно такой поворот, разумеется, не возникает. Его идеи вызревают в умах постепенно. Постепенно и, конечно, не строго синхронно: в одних умах раньше, в других – позже, а у кого-то – раньше всех.
Так вот, сотрудники Королева рассказывают, что у него этот процесс вызревания новой идеи почти всегда завершался раньше, чем у кого бы то ни было. Особенно запомнилось им, как один за другим проходили пуски беспилотных предшественников «Востока» и как всем, в общем, было очевидно, что дело идет к полету человека. Но когда именно это будет, сколько потребуется успешных пусков беспилотных кораблей, чтобы сказать: «Да, их надежность достаточна», – этого конкретно никто себе не представлял. А если и представлял, то, во всяком случае, своих позиций особенно не декларировал…
Тут, видимо, кроме не очень безоблачной статистики ранее выполненных пусков, о которой уже было сказано, действовал некий психологический барьер: издавна полет человека в космос воспринимался как нечто фантастическое. Перевести его в категорию явлений реальных – в этом как раз и заключался тот самый поворотный момент.
И именно Королев сделал этот шаг – собрал несколько своих ближайших помощников и сказал:
– Составляйте отчет о готовности к пуску человека. Текст давайте без особой шлифовки, но введение и выводы чтобы были точные и четкие. Отчет пойдет… – и он перечислил адреса, в которые следовало разослать отчет, так, будто только за этим дело и стало.
Впрочем, так оно с той минуты фактически и было. Решающее слово было сказано. Дальнейшее представляло собой, как говорится, дело техники.
Е. А. Карпов справедливо заметил:
– Королев всегда точно знал, чего хочет. Чего добивается. И соответственно выбирал самую лучшую – значит, самую полезную для дела тактику: и в высших сферах, и с заказчиком, и со смежниками. Тут уж и свой темперамент подчинял задаче полностью.
Очевидное пристрастие Королева ко всему новому навело Б. В. Раушенбаха на мысль, которую он неоднократно высказывал, хотя и характеризовал каждый раз сам как парадоксальную:
– Я думаю, что, если бы сейчас Сергей Павлович был совсем молодым человеком, которому предстояло бы выбирать себе жизненный путь, он не пошел бы в ракетную технику. Пошел бы в какое-нибудь другое, совершенно новое дело.
Действительно – полный парадокс! Королев – и не пошел бы в ракетную технику!.. Согласитесь, это звучит примерно так же, как предположение, что, скажем, Станиславский не пошел бы в режиссуру или Пирогов
