19 сентября Лессепс издал «Воззвание французского командования к жителям Москвы», в котором заявлял: «Жители Москвы! Несчастия ваши жестоки, но Его Величество Император и Король хочет прекратить течение оных». Лессепс извещал оставшихся в Москве россиян о создании «градского правления» и об учреждении «городовой полиции», о том, что «некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется Божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они находили в них помощь и покровительство, следуемые несчастию». Документ этот заканчивался призывом: «Жители! Какой бы вы нации ни были, восстановите публичное доверие, источник счастья Государств, живите как братья с нашими солдатами, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтобы опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским Начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
У городского головы Петра Находкина было шесть заместителей («товарищей»), между которыми были поделены городские службы: «Спокойствие и тишина», «Мостовые», «Квартирмейстерская часть», «Закупки», «Правосудие», «Надзор над богослужением», «Попечение и надзор за бедными», «Комиссары и помощники».
66-летний Находкин при вступлении в должность заявил французам: «Как честный человек я должен прежде всего заявить, что никогда и ничего не сделаю против веры и своего государя». Французы отлично поняли, что под государем Находкин не имеет в виду Наполеона, но им было уже не привыкать: в Сретенском монастыре, уцелевшем при пожаре, священник в молитвах упоминал Александра Первого, а когда французы потребовали исключить из молитвы русского царя и включить императора французов, священник заявил: «Донесите своему государю, что я и под рукою палача буду молиться за императора Александра», – и французы отступились.
Полицмейстерами при Находкине были проживавшие в Москве французы Пежо и магистр философии Фредерик Виллерс, преподававший до прихода Великой Армии в Московском университете французский язык. Из того, что по возвращении русских за Виллерсом не нашли никакой вины, можно сделать вывод, что даже французы исправляли свои должности без энтузиазма. Вместе с прочими членами муниципалитета Находкин был арестован в феврале 1813 года, но после провозглашения Высочайшего Манифеста, которым были помилованы все, кто каким-то образом сотрудничал с французами, освобожден от суда, а в 1815 году ему вернули все должности и чины, которые он имел до Отечественной войны.
14
Наверное, дни, проведенные в Москве, были самыми страшными в жизни Наполеона. После нелепой депутации «бояр», после невероятного известия о том, что Москва пуста, после въезда в нее, уже горевшую, и после настоящего, унизительного, совершенно не императорского бегства «победителя» 4 сентября сквозь огонь прочь из города, у Наполеона, видимо, сдали нервы.
Ему хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. «Привыкнув диктовать мир тотчас же по прибытии во дворец государя, столицу которого он завоевывал, император был удивлен молчанием, которое хранил на сей раз его противник», – деликатно писал об этом Арман Коленкур.
Наполеон начал думать за русских. «Он все время повторял, что его позиция в Москве была весьма тревожной и даже угрожающей для России, если учесть те последствия, к которым могла бы привести малейшая неудача Кутузова, и те меры, которые он сам мог принять, чтобы воздействовать на население», – отмечает Коленкур. Однако выходило так, что русские почему-то не замечают этих опасностей! Наполеон говорил себе и другим, что у русского царя нет поводов отказаться от мира. Вопрос, почему же он тогда его не просит, Наполеон себе не задавал.
Мир нужен был Наполеону как знак победы: «он пошел бы сейчас на самые легкие условия, лишь бы они немедленно положили конец борьбе… – писал Коленкур. – Он был готов эвакуироваться из России и удовольствоваться кое-какими мерами против английской торговли, чтобы спасти честь своего оружия. Он ограничивался тем, что соглашался осуществить свою цель только по видимости». Однако переговоры надо было еще завязать. Обычно побежденные сами проявляли инициативу: после Аустерлица, например, австрийский император лично явился к Наполеону просить о мире, а в 1807 году обмен парламентерами для заключения перемирия состоялся через четыре дня после Фридланда. Здесь же шел день за днем, а вместо белых флагов парламентеров только пожар размахивал своими красными лоскутами.
Наполеон сдался: он приказал искать курьера для передачи письма Александру. Сегюр пишет: «в главном госпитале был найден русский штаб-офицер, и ему-то было поручено отвезти письмо императору. Наполеон окончил писать его при зловещем освещении горевших зданий базара».
Речь идет об Иване Акинфиевиче Тутолмине, который в чине действительного статского советника (в армии – генерал-майор) служил главным смотрителем (директором) Воспитательного дома в Москве (Воспитательный дом в Москве построен был еще по указу Екатерины Второй. «Несчастнорожденные» младенцы принимались в любое время дня и ночи без расспросов и документов, достаточно было лишь сообщить – крещен ли ребенок. За каждого младенца выдавалось 2 рубля. При Доме был открыт «госпиталь для бедных родильниц», которым дозволялось сохранять инкогнито. Сейчас в этом огромном здании рядом с Кремлем по адресу Москворецкая набережная, 1/15 находится Военная академия ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого).
Несмотря на имевшийся приказ императрицы Марии Федоровны, покровительницы подобных заведений, вывезти всех воспитанников в Казань, в доме оставалось еще около 350 детей. Из-за этого, а также, видимо, желая присмотреть за имуществом (а Воспитательный дом занимал целый квартал), Тутолмин остался в Москве. Французы узнали о нем еще 2 сентября, когда, увидев начавшиеся грабежи и пожары, он явился к графу Дюронелю (губернатор Москвы до назначения Мортье) с просьбой предоставить охрану сиротскому учреждению, оказавшемуся фактически в эпицентре стихии. Граф Дюронель отрядил для этого 12 конных жандармов с офицером.
Долг платежом красен – Наполеон решил через Тутолмина связаться с царем и намекнуть о готовности к миру, для чего потребовал от Тутолмина чиновника, который мог бы выполнить поручение особой важности. Это и правда могло быть, как пишет Сегюр, 3 сентября, но скорее всего было все-таки после отъезда Наполеона в Петровский замок и возвращения оттуда 6 сентября, как это упоминается у большинства мемуаристов и историков.
Тутолмин отправил к Наполеону своего переводчика, комиссара крестовой палаты Филиппа Рухина. Ему были вручены незапечатанные депеши, в которых говорилось: «бедствия Москвы и ее жителей происходят, собственно, от самих обитателей, а не от французских войск. Император Наполеон для сохранения города и богатств жителей не уклонится от заключения мира». Формально это не было письмо Наполеона к Александру – письмо было подписано Мюратом. На него выбор пал потому, что самому Наполеону писать такие жалостные эпистолы было не с руки, а Мюрат – какая-никакая, а коронованная особа, Неаполитанский король. Хотя у Наполеона король был скорее не титул, а должность, но обращение Мюрата к Александру оказывалось «как бы» частной перепиской монархов, чем, при всей явной отчаянности жеста, сохранялась некоторая видимость благополучия и пристойности. Наполеон в общем-то должен был понимать, что таким письмом он только подбодрит противника, но императору, видно, было уже не до того…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
