Хорек возник на моем пути, будто приведение. Он тащил ведро с водой и никак не ожидал наткнуться на меня. Глазки управляющего испуганно округлились, но промолчать ему не хватило ума.
— Ты?! Эй, люди! — взвизгнул он и замолчал. Железный кол сослужил мне хорошую службу…
Исчезая в спасительной темноте леса, я оглянулась. Тела Хорька не было видно, только перевернутое ведро жалобно глядело мне вслед круглым донцем, будто про— , сило взять с собой. Но я не нуждалась в попутчиках…
Я бежала, спотыкалась, падала, вскакивала и снова бежала. Сначала еще чувствовалась боль в ногах и груди, а потом все прошло, осталось только прерывистое хриплое дыхание, бешеный стук сердца и тяжесть волочащейся сзади цепи. Я долго несла ее в руках, но потом сообразила — обмотала холодные звенья вокруг пояса и стала опираться на кол с кольцом, будто на посох. Так идти оказалось намного легче и удобнее.
Сначала я бежала без направления, лишь бы уйти подальше от усадьбы, пока не стих пожар и урмане не нашли труп своего управляющего. Когда это произойдет, меня не спасут ни быстрые ноги, ни снежные заносы.
К рассвету лес поредел и мелким кустарником скатился к маленькой быстрой речушке. Ее берега обмерзли, но посредине струился звенящий ледяной поток. Не раздумывая, я прыгнула в воду и побежала вниз по ручью. На воде не остается следов, л по ней не ходят на лыжах. Здесь преследователи собьются…
Ручеек недолго радовал меня своим звоном. Проскакав с версту, он принялся нырять под наст, забираться под коряги и в конце концов скрылся под снегом. А спустя еще немного кончился лес и впереди открылась белая равнина.
«Озеро, — догадалась я. — Озеро Меларен. Это уже довольно далеко от Уппсалы».
Урмане говорили, будто озеро Меларен так велико, что его не обойти и за три дня. Проверять эти слухи я не собиралась. На берегах Меларена стояло множество больших и мелких усадеб. Цепь на ноге и оборванный вид выдадут во мне беглую рабыню. Меня поймают, вернут Свейнхильд, а дальше? Опять цепь или новые издевательства? Лисица не позволит мне умереть до возвращения Хаки, если тот вообще когда-нибудь вернется. Остается одно…
Сунув в рот пригоршню холодного снега, я ступила на лед озера. Здесь уже не запутаешь следов и не укроешься в спасительной ложбинке. Нужно бежать.
Мои ноги дрожали и подкашивались, а кол все чаще вываливался из ослабевших рук. Небо потемнело и опять стало светлым… Недобрый день или светлая ночь? А может, просто темнота в глазах? Налипший на ноги снежный ком тянул вниз. Где-то на середине озера я упала, не смогла встать и, задыхаясь, поползла вперед на четвереньках. Хотя вперед ли? Не знаю. Мне было уже все равно…
Очнулась я от яркого солнечного света. Откуда он? Неужели прошла ночь?
Дрожь перестала колотить замерзшее тело, но теперь оно не желало шевелиться.
— Вставай же! — копошась в снегу, приказала я себе самой. — Вставай!
В небе захлопали крылья. Мары— Прилетели… Чуют, гадины, смертный час…
Но это оказались не мары, а две большие черные птицы с острыми клювами и быстрыми, круглыми глазами.
— Чего явились? — прохрипела я.
Одна из птиц склонила голову набок, скакнула ко мне и громко каркнула, «Вороны бога Одина — Мудрость ц Память, — вспомнились пастушьи байки. — Каждый день они облетают землю и приносят Одноглазому владыке все новости».
— Все равно встану! — заявила я тому, которого окрестила Памятью. — Понял? Встану и пойду дальше!
Он подпрыгнул, взмахнул крыльями и потешно заковылял в сторону, к длинному, глубокому следу в снегу. Посередке след вспарывала узкая борозда. Неужели это я ползла и тащила за собой цепь? Если могла делать это без памяти, то уж в своем уме точно сумею!
С большим трудом мне удалось подняться на четвереньки и двинуться вперед. Солнце припекало щеку, а темная тень ложилась на запад. Значит, это путь на юг. Там не много поселков, их гораздо больше на востоке, у моря, где стоит город…
Я так и не вспомнила названия города. Раздосадованные моим упрямством, вороны захлопали крыльями и, каркая, полетели прочь.
«Везет же тварям, — завистливо глядя им вслед, подумала я. — Мне бы птичьи крылья…» Но крыльев не было, только непослушные, обмерзшие руки и ноги.
Озеро кончилось большим березовым перелеском на холме, где я смогла передохнуть и оглядеться. По другую сторону холма сверкала снежная гладь озера. Оно было меньше Меларена и утоптано у берега человеческими следами. Закрыв глаза, я откинулась к березе. Нужно ждать ночи. Под покровом темноты можно преодолеть озеро, минуя поселок. Обойти его мне не достанет сил. И даже хорошо, что мои следы смешаются с чужими. Тогда никакие преследователи не отыщут.
Пока я размышляла и жевала содранную с дерева кору, пошел снег. Крупные тяжелые хлопья падали мне на голову и гладили лицо. Они казались мягкими и совсем не холодными.
Снег шел весь вечер и всю ночь. Он укутал поселок, спрятал под белыми шубами ветви деревьев и снежной занавесью скрыл луну. В темноте я проковыляла через озеро и вновь очутилась в лесу. Тонкий наст похрустывал цоД крадущимися звериными шагами, в кустах то и дело мелькали чьи-то тени, но наброситься на меня никто не отважился. Прислушиваясь к звяканью цепи и хриплым стонам, звери недолго провожали меня, а потом уходили на поиски другой добычи, так и не поживившись лакомым человеческим мясом.
Метель плясала еще два дня. Мои худые сапоги развалились, и черные, как головешки, пальцы высовывались наружу, но я уже ничего не чувствовала. Иногда в голове все путалось, и вместо заснеженных урманских перелесков и обрывистых фьордов я оказывалась в родном доме, перед теплой печью, или на корабле, рядом с Олавом, или в лесу, в убогой хижине Слепца. Старик всегда гнал меня прочь. Он стучал посохом о деревянный идол Триглава и кричал: «Вон! Вон отсюда!» А однажды я стала совсем маленькой. Родители куда-то ушли и не возвращались… Мне было очень страшно и хотелось есть. Голод выгнал меня из дома. Окликая мать, я выползла в снежный вихрь и услышала шорох. Темное пятно надвинулось и превратилось в косматое серое чудовище. Оно прыгнуло и вцепилось в мою руку. От страха и боли я очнулась. Вокруг была ровная снежная пустыня: ни дома, ни волка, только боль в руке. На запястье виднелись глубокие кровавые вмятины. Сначала я испугалась, а потом облизнула губы, ощутила на них солоноватый вкус крови и поняла, в чем дело. Голод подкрался ко мне во сне и заставил грызть собственное тело-После этого я старалась вообще не засыпать и про себя шептала урманские названия всего, что замечала вокруг. Чужие слова забывались и путались, но это спасало рассудок. Видения оставили меня в покое.
