Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ладно, – ответил он. – Я все понимаю. Слушайте, возьмите у меня взаймы пятерку. Поищите что-нибудь получше. Такие вещи не для вас. Увидимся вечером в закусочной. Идет? – Он помахал нам и понесся дальше.
– Мировой парень, иначе на скажешь, – изрек О’Мара. – Нет, ей-богу, надо что-то делать! Давай, придумай что-нибудь!
Мы двинулись вперед, не имея ни малейшего представления, чего ищем и как это найти. Через несколько кварталов один жизнерадостный тип попытался стрельнуть у нас десять центов.
Шахтер из Пенсильвании, он попался, как и мы. За кофе с пончиками мы обсуждали, как выбраться из положения, в котором оказались.
– Вот что я предлагаю, – сказал он. – Пошли сегодня вечером в район красных фонарей. Там тебе всегда рады, если можешь заказать выпивку. Наверх к девчонкам подниматься не обязательно. Во всяком случае у них уютно – можно еще и музыку послушать. Лучше на шлюх смотреть, чем сидеть в этом морге, – заключил он (имея в виду Христианский союз).
Вечером за выпивкой он поинтересовался, обращали ли нас.
– Обращали? – удивились мы, не понимая, к чему он клонит.
Он объяснил. Похоже, в «морге» всегда ошивались несколько парней, желавших переманить вас в свою церковь. Даже мормоны посылали туда своих агентов. Вся штука заключалась в том, растолковывал он, чтобы слушать с невинным видом и притворяться заинтересованным. «Если придурок решил, что поймал вас на свой крючок, то запросто могут покормить. Попробуйте как-нибудь. Меня они уже достали, не могу больше».
Мы оставались в борделе сколько было можно. То и дело появлялась новая девчонка, делала нам пассы и, не дождавшись ответного знака, оставляла нас в покое.
– Им тут не так уж сладко, – заметил наш приятель. – Доллар с клиента, и то бо́льшую часть хозяйка забирает. Хотя у некоторых из них вид не такой уж измученный, что скажете?
Мы с видом знатоков оглядели девочек. Волнующее зрелище, даже более волнующее, чем милашки из Армии спасения. Все как одна жевали жвачку, негромко болтали, насвистывали, стараясь выглядеть завлекательно. Одна или две, я заметил, зевали и терли кулачками слезящиеся глаза.
– По крайней мере, они регулярно питаются. – Это подал голос О’Мара.
– Похоже что так, – сказал наш приятель. – Я бы предпочел голодать.
– Не знаю, – проговорил я. – Если бы пришлось выбирать… если бы я был женщиной… не уверен, что не попробовал бы. Во всяком случае, пока не нагулял малость жирку.
– Ты ошибаешься, – хмыкнул наш приятель, – если так думаешь. Поверь мне, на такой работе жирок не нагуляешь.
– А что скажешь вон о той? – спросил О’Мара, показывая на толстуху в тонну весом.
– Такой уж она уродилась, это всякий поймет. К тому же она не дура выпить.
Ночью, возвращаясь в никуда, я думал о Моне: как она там без меня? С момента приезда сюда я получил от нее одно короткое послание. Правду сказать, она была не любительница писать письма. Так же как и вдаваться в подробности. Из ее записки я только и узнал, что в любой момент ее могут выселить. И что тогда? Интересно было знать.
Назавтра я почти весь день болтался в ИМКА, надеясь или, скорее, моля Бога, чтобы кто-нибудь начал обрабатывать меня. Я был готов и жаждал быть обращенным в какую угодно веру, даже в мормонскую. Но никто мной не интересовался. Вечером мне пришла блестящая мысль. Все было настолько просто, что я удивлялся, почему не подумал об этом раньше. Впрочем, надо было дойти до последней точки, чтобы придумать такое.
В чем заключалась моя блестящая идея? В том, чтобы ходить из лавки в лавку и просить всего лишь продукты, которые они собирались выбрасывать: черствый хлеб, испорченные фрукты, прокисшее молоко… Тогда я не понимал, насколько это повторяло нищенскую тактику святого Франциска. Он тоже требовал лишь то, что уже не годилось в пищу. Разница, конечно, была в том, что он выполнял свое предназначение. Я же попросту старался выжить. Разница огромная!
Тем не менее произошло чудо. О’Мара взял на себя одну сторону улицы, я – другую. Когда мы встретились в конце квартала, руки у нас были полны. Мы бросились в студию Флетчера, где застали Неда, и приготовились пировать.
По правде говоря, остатки и отбросы, которые мы набрали, не были столь уж отвратительны. Всем нам и раньше доводилось есть подпорченное мясо, конечно просто в силу обстоятельств; с овощей надо было только срезать подгнившую часть; из черствого хлеба получились отменные тосты; кислое молоко восхитительно сочеталось с перезрелыми фруктами. Для китайских кули это было бы настоящим лакомством. Единственное, чего не хватало, – это глотка вина, чтобы запить подсохший сыр. Однако у нас еще оставался кофе и чуточку сгущенного молока. Мы были на седьмом небе.
– Плохо, что мы забыли пригласить Муни, – сказал О’Мара.
– Кто такой этот Муни? – поинтересовался Нед.
Мы объяснили. Нед слушал раскрыв рот.
– Господи, Генри, – ахнул он, – это невероятно! Ведь я все это время сидел в редакции. Я продавал твою работу, выдавая ее за свою, а вы, парни, торговали газетами! Надо будет рассказать Ульрику… Кстати, прочитал ты свои статьи в газете? Их очень хвалили, говорил я тебе?
Я совершенно забыл о статьях. Может, я читал их, когда в коматозном состоянии сидел с утра до вечера в ИМКА, и не понял, что сам же написал их.
– Генри, – сказал Флетчер, – тебе следует вернуться в Нью-Йорк. Остальные ребята могут терять время здесь, но не ты. Я чувствую, что ты рожден для чего-то большего.
Я покраснел и постарался не обращать внимания на его слова.
– Слушай, – продолжал Флетчер, – не будь таким скромным. У тебя талант, всякому это видно. Не знаю, кем ты собираешься стать – святым, поэтом или философом. Но ты по натуре художник, в этом нет сомнения. И что важнее, ты не испорчен. Способен забыть о том, что сочинил, а это о многом говорит.
Нед, который все еще чувствовал себя виноватым, горячо поддержал его:
– Как только получу чек, Генри, тут же дам тебе денег на билет до дому. Это самое малое, что я могу для тебя сделать. Мы с О’Марой как-нибудь перебьемся. Что скажешь, Тед? Ты ветеран: бродяжничаешь с десятилетнего возраста.
О’Мара ухмыльнулся. Теперь, найдя способ добывать пропитание, он воспрянул духом.
Кроме того, оставался Муни, к которому он успел порядком привязаться. Он был уверен, что вместе они сумеют что-нибудь придумать.
– Но кто будет писать статьи для газеты?
– Об этом я уже позаботился, – сказал Нед. – На следующей неделе они сделают меня техническим редактором. Это как раз по моей части. Так что, возможно, скоро начну зашибать настоящую деньгу.
– Глядишь, и мне сможешь подкинуть какой-никакой заказ, – сказал Флетчер.
– Я и об этом думал, – кивнул Нед. – Если Тед возьмет на себя добычу еды, я займусь остальным. До получки осталось ждать всего несколько дней.
Ночевали мы снова у Флетчера. Я провел бессонную ночь – не потому, что кроватью мне был жесткий пол, а из-за мыслей о Моне. Теперь, когда появилась возможность вернуться домой, нельзя было сделать это быстро. Всю ночь я ломал голову, стараясь что-то придумать. Перед рассветом меня осенило: а не сможет ли родитель оплатить хотя бы часть дороги? Если б только я добрался до Ричмонда, это меня здорово бы выручило.
С утра пораньше я отправился на телеграф и послал старику телеграмму. К вечеру пришел перевод – на полный билет. Я занял у Муни пятерку на еду и в тот же день сел в поезд.
Входя в вагон, я чувствовал себя новым человеком. Не прошло и получаса, как я напрочь забыл о Джексонвилле. Какое наслаждение было дремать на мягком сиденье! Странная вещь: я поймал себя на том, что вновь начал писать – в уме. Да, мне буквально не терпелось добраться до пишущей машинки. Казалось, вечность прошла с тех пор, как я написал последнюю страничку… Я плохо представлял себе, в каком положении найду Мону, что мы будем делать дальше, где будем жить и тому подобное. Все это не имело большого значения. Так чертовски здорово было сидеть в удобном вагоне – да еще с пятью долларами в кармане… Наверно, ангел-хранитель заботился обо мне! Я думал о словах Флетчера, сказанных им на прощанье. Действительно ли я художник? Несомненно. Но это еще предстояло доказать… В конце концов я поздравил себя с тем, что прошел сквозь эти испытания и приобрел столь горький опыт. «Опыт – золото», – повторял я себе. Сентенция немного глуповатая, но она подействовала на меня как хорошее успокоительное, и я мирно уснул.
13
И вновь я в отчем доме, или, говоря иначе, вновь на улице ранних скорбей. Мона живет у своих родителей. Единственный выход – pro tem[104] – начать зарабатывать. Как только продам несколько рассказов, можно будет опять жить вместе.
С утра, когда родитель уходит в свое ателье, и до обеда, когда он возвращается, я усердно пишу – каждый день. И каждый день мы, Мона и я, разговариваем по телефону; иногда в полдень мы встречаемся, чтобы перекусить в дешевом ресторанчике. Хотя не так часто, как хотелось бы Моне. Она сходит с ума от страха, сомнений, подозрений. Просто не может поверить, что я пишу дни напролет, с рассвета до заката.
- Громосвет - Николай Максимович Сорокин - Городская фантастика / Контркультура
- Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова) - Чак Паланик - Контркультура
- О чём не скажет человек - Энни Ковтун - Контркультура / Русская классическая проза
- А что нам надо - Джесси Жукова - Контркультура / Прочий юмор / Юмористическая проза
- Волшебник изумрудного ужаса - Андрей Лукин - Контркультура