Одно из писем, в котором Вашингтон развивал свою идею фикс, попало в руки Генри Клинтона, и тот незамедлительно принял меры, причем именно те, о которых говорил Вашингтон, пытаясь убедить союзников действовать в нужном ему направлении: перебросил войска с юга для обороны Нью-Йорка. Теперь уже сам Вашингтон почти отказался от мысли о мщении за свое поражение пятилетней давности и стал думать о том, как перебросить свою армию на юг. 2 августа он написал Роберту Моррису, прося раздобыть три десятка двухпалубных судов. И всё же, если бы французский флот пришел сюда, он ринулся бы в бой, позабыв обо всём на свете.
Но к середине августа к Нью-Йорку подошли только британские корабли. Вашингтон не находил себе места, терзаясь неизвестностью. Письмо графа де Барраса из Ньюпорта повергло его в ступор: адмирал де Грасс отчалил с Сан-Доминго с двадцатью девятью линейными кораблями и 3200 солдатами на борту. Если всё пойдет по плану, он будет в Чесапикском заливе 3 сентября. Кстати, к середине октября он должен вернуться в Карибское море, так что Корнуоллиса надо успеть разбить за месяц. Сам де Баррас с двенадцатью кораблями отправляется в Виргинию не мешкая. До скорой встречи!
Легко сказать! Идти морем — это одно, а преодолеть 450 миль по берегу — совсем другое.
Два дня спустя пришло письмо от Лафайета, придавшее Вашингтону энергии. Корнуоллис отступил к восточной оконечности Виргинского полуострова, вдающегося в Чесапикский залив, между реками Йорк и Джеймс. Его люди яростно окапываются на возвышенном, открытом месте у деревушки Йорктаун.
Йорктаун! Несколько лет назад бригадный генерал Томас Нельсон хотел разместить там своих людей, чтобы выследить британские корабли. Вашингтон отговорил его: неприятелю достаточно ввести несколько кораблей в Йорк и Джеймс и высадить десант, чтобы отрезать американцам все пути к отступлению и заставить их сдаться на своих условиях. И вот теперь в эту же ловушку попался Корнуоллис! Надо срочно идти на юг, но только так, чтобы никто не догадался — ни чужие, ни свои.
На западном берегу Гудзона разбили небольшой палаточный городок, в котором сновали туда-сюда повозки, покрытые тентом. На реке кишели американские лодки, солдаты наводили понтоны, словно готовясь к наступлению. Сами они пребывали в уверенности, что отправляются на остров Статен. Вместо этого их повели к Трентону, а у Принстона они соединились с французами. Ближе к вечеру, проезжая мимо палатки французских офицеров, у которой был поднят полог, Вашингтон случайно увидел, что на столе разложены карты Бостона, Трентона и Принстона: французы обсуждали сражения, из которых он вышел победителем. Несмотря на скромность, Вашингтон не смог удержать довольной улыбки и предложил сходить всем вместе в таверну угоститься мадерой и пуншем.
Чтобы враг как можно дольше оставался в неведении относительно его истинных намерений, Вашингтон разделил свою армию на три колонны, двигавшиеся параллельно и выступавшие в путь по очереди. Тяжелую артиллерию погрузили на суда и сплавляли по реке Делавэр до Кристианы, откуда оставалось еще 25 миль до Чесапикского залива. А вот для пехоты судов наскрести не удалось; придется ей топать в Мэриленд на своих двоих.
Как и прошлым летом, стояла страшная жара; в войсках начались болезни. Очередной бунт сейчас пришелся бы очень некстати, и Вашингтон умолял Роберта Морриса привезти месячное жалованье для раздачи солдатам.
По счастью, в августе 1781 года в Америку вернулись Пейн и Лоренс, привезя с собой 2,5 миллиона ливров серебром — часть «подарка» в шесть миллионов и десятимиллионного займа. Пейн к тому же обзавелся в Париже важными связями и способствовал созданию Североамериканского банка для финансирования армии.
Для поднятия боевого духа Вашингтон провел свою армию через Филадельфию. Колонна растянулась на добрых две мили; из каждого окна ей махали платочками женщины. За старшими офицерами и их адъютантами, облачившимися по такому случаю в богатые мундиры и гарцевавшими на благородных жеребцах в элегантной сбруе, ехали их слуги с багажом. Загорелые солдаты, измотанные на марше, пытались печатать шаг под флейты и барабаны. К ночи во всём городе зажглась иллюминация в честь Вашингтона, которого приветствовали толпы поклонников.
Главнокомандующий томился от неизвестности и тревоги. Он не получал никаких вестей от де Барраса и де Грасса. Утром 5 сентября армия выступила из Филадельфии; в Честере ее догнал гонец с великолепной новостью: граф де Грасс появился в Чесапикском заливе во всей красе — 28 линейных кораблей, четыре фрегата, 3500 солдат! Ему пришлось слегка задержаться, чтобы разбить английскую эскадру адмирала Томаса Грейвза, остатки которой бежали в Нью-Йорк.
Рошамбо со своей свитой в это время тихо скользил на корабле по реке Делавэр. С берега послышались крики: Вашингтон махал им обеими руками сразу, зажав в одной шляпу, а в другой платок. «Де Грасс! — кричал он, не сдерживая своей радости. — Де Гра-а-асс!» Рошамбо велел причалить к берегу; они крепко обнялись.
День в Балтиморе тянулся нескончаемо долго из-за ненужных церемоний, а транспортных судов для солдат раздобыть так и не удалось. На следующий день рано утром он выехал в путь с адъютантом Дэвидом Хамфрисом и одним духом проскакал 60 миль до своего родного Маунт-Вернона. Он не был здесь шесть лет! Всё было знакомым — и новым, непривычным. Рабы высыпали навстречу хозяину, радостно крича и размахивая руками. Дома его ждали внуки, которых он никогда не видел: три девочки — Элизабет, Пэтси и Нелли — и новорожденный мальчик, окрещенный Джорджем Вашингтоном Парком Кастисом.
К вечеру следующего дня подтянулась свита — американская и французская. Марта Вашингтон, в простеньком домашнем платье, хлопотала, как и подобает радушной хозяйке, — стольких людей надо было накормить и разместить! Гости гуляли по саду вокруг дома. «Дом — сельская усадьба, красивейшая во всей Америке, — записал в дневнике Клод Бланшар. — Кругом множество хижин для негров, которых у генерала весьма довольно… Окрестности дома не плодородны, и деревья невелики. Даже сад бесплоден».
Вашингтон был удручен признаками запустения. Он разорен, совершенно разорен! Но Лунд сделал всё, что мог. Вашингтон с удовольствием осмотрел новое северное крыло дома и элегантную столовую, где можно было принимать высоких гостей. Именно там он устроил ужин 12 сентября, а уже на следующее утро выехал в Уильямсберг. Джеки Кастис набился к нему в ординарцы и уехал с ним.
В Уильямсберге состоялась встреча с Лафайетом, показавшаяся местным обывателям весьма эксцентричной: как сообщал в письме жене молодой юрист и полковник милиционных сил Джордж Таккер, маркиз «обхватил генерала обеими руками, тесно прижал его к себе и расцеловал от уха до уха, один или два раза… с таким пылом, с каким любовник целует свою милую после возвращения». Мимо дома, где остановился генерал, промаршировали ополченцы; все офицеры поднимались на крыльцо и пожимали ему руку. Вечером был устроен элегантный ужин, на котором оркестр исполнил увертюру из французской оперы. Сам Вашингтон ел мало: местный дантист доктор Джон Бейкер соорудил ему костяной зубной протез, крепившийся проволочками к еще сохранившимся зубам и державшийся на честном слове.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
