Вокруг храма любви, немного поодаль, расположился на ночлег табун кентавров, которых ночь любви и страсти свалила на землю и заставила ненадолго забыться в коротком сне. Даже во сне, они продолжали все так же страстно и пылко обнимать своих утомленных подруг и даже во сне эти парочки продолжали издавать сладострастные стоны. Мальчик, повинуясь одним только прикосновениям моих голых пяток, послушно вез нас к магической купальне.
Держа Нефертити на руках, я ловко соскочив со своего коня на траву, и бережно понес свою царицу к храму любви. Тунику египтянки, всю испачканную зеленью, я бросил на ступени храма, в купальне которого так до сих пор и не искупался. От воды поднимался, светящийся голубым, призрачным светом, туман, скрывший основание колонн храма. С драгоценной ношей на руках я поднялся по ступеням, но не дойдя до воды медленно опустился на каменные плиты, чтобы еще раз слиться с ней в божественном, любовном экстазе.
Погрузившись в светящийся туман, я принялся, как безумный, целовать лицо, грудь, живот, бедра Нефертити, а ей не терпелось поскорее припечатать меня к камню, чтобы снова оседлать, словно Доллара, сбежавшего от неё ночью. Сопротивляться этому у меня не было ни желания, ни сил. Плиты были твердыми, мокрыми и прохладными, но я даже не замечал такого неудобства. Когда мы, наконец, насладились друг другом, то заметили, что были в это утро под портиком храма не одни. Рядом с нами, сплелись в страстных объятьях золотоволосый ангел и женщина с карминово-красными волосами. Небо к тому времени уже окрасилось багрянцем зари.
Эвфимия, издав свой последний крик, прижала к груди золотокудрую голову Уриэля, крылья которого торчали вверх и бурно трепетали от восторга. В изумлении она уставилась на меня своими черными, окаймленными золотом, глазами. Видимо сама мысль о том, что простой смертный может провести с женщиной весь остаток дня, вечер и ночь, да еще так желать её под утро, была для нее полным откровением. Это поразило её настолько, что она протянула ко мне свою прохладную, гладкую руку и коснулась моего горячего, потного плеча.
Нефертити, сидевшая на мне верхом и страстно сжимавшая мои бока своими круглыми коленками, словно тисками, выгнулась к Эвфимии всем телом и, как-то странно улыбнувшись повелительнице змей, вдруг протянула к ней руки и буквально силой вытащила девушку из-под Уриэля, обняла и, положив её ко мне на грудь, принялась страстно целовать. Гидра поначалу пыталась слабо сопротивляться, но это длилось очень не долго и её руки тоже обняли мою знойную царицу.
На меня это подействовало, словно искра на сухой порох и я весь вспыхнул новой волной бушующей страсти. Узкое, гибкое тело Эвфимии тотчас оказалось между двух яростных огней. Электризующая прохлада тела гидры действовала на меня все более возбуждающе и я принялся целовать её шею и маленькое ушко, страстно нашептывая ей страстные признания. Нефертити, которая, сидя на мне, вновь было начала делать тазом, ритмичные круговые движения, быстро соскользнула с меня, с таким глубоким вздохом, словно покидала меня навсегда. Именно она развернула Эвфимию ко мне лицом и я встретился взглядом с её испуганными, золотыми глазами с узкими щелочками змеиных зрачков.
Мои руки только что лежали на огненных бедрах Нефертити и все еще хранили жар её тела. Медленно, чтобы не испугать Эвфимию, я протянул ладони к её лицу и приблизил его к своим губам. От этой фантастической девушки веяло, какой-то невероятно приятной прохладой. Целовать её ароматные, мускусные губы было огромным наслаждением, но еще большим наслаждением было обнимать её гибкое, сильное и узкое тело, от которого также веяло прохладой.
Эвфимия, извиваясь в моих объятьях, застонала:
— О люди, я и не знала о том, как вы горячи…
Медленно, словно в густой мед, я погружался в эту чарующую прохладу, пахнущую мускусом. Девушка, повелительница змей, и сама извивалась в моих объятьях, как юркая змейка. Нефертити, которая не хотела оставлять нас наедине, горячей тенью нависла над нами и прижалась к узкой спине Эвфимии своим раскаленным животом, от чего гидра выгнулась и издала протяжный, громкий и торжествующий звук. Видимо, такого наслаждения этой красавице с прохладной кожей, источавшей горьковато-сладкий, пряный аромат, никогда еще не приходилось испытывать.
Да и мне, признаться, тоже. В хрупкой гидре Эвфимии оказалось столько страсти и страсть эта была столь сильна и напориста, что я едва не терял сознание, обнимая эту красавицу с твердыми, упругими и холодными грудями, впивающимися в мое разгоряченное тело, словно туго слепленные и заледенелые на морозе снежки. Моя божественная царица плотно припечатывая девушку ко мне, извивалась на ней своим горячим, словно пустыня, телом и тоже издавала страстные звуки.
Уриэль сидел рядом, наблюдал за тем, как неистово извивались наши тела и нервно курил сигарету за сигаретой. Уже совсем рассвело, когда наши тела, наконец, остановились и мы с Нефертити откатились от затихшей и изнывающей от любовной истомы Эвфимии. Красавица-египтянка отнеслась к этой забаве с немалой долей юмора и, рассмеявшись, сказала:
— Мой повелитель, по-моему мы, наконец, согрели эту бедную малышку, которая так презрительно отзывалась о нас, простых смертных…
— Но разве я могла знать, что огонь ваших тел может быть так приятен, люди? Ведь до этого дня все ваши мужчины бежали от меня прочь, как от прокаженной. - Тихо и свистяще отозвалась на смех Нефертити Эвфимия.
Присев на ступенях поудобнее, я взял Эвфимию на руки и принялся нежно баюкать её. Нефертити снова приблизилась к нам и присела так, чтобы наша прохладная подруга вновь оказалась меж двух горячих тел. Нежно целуя то одну, то другую красавицу, лаская их обоих, я устало спросил Нефертити:
— Божественная, почему ты зовешь меня повелителем, ведь это ты царица, а не я, простой смертный?
Дрожащей рукой, я жестом попросил Уриэля, чтобы он угостил меня сигаретой. Ангел, который, вопреки своим привычкам, сидел на каменных плитах, скрестив под собой ноги, вывернул крыло под совершенно немыслимым углом и достал из под перьев пачку сигарет и зажигалку. По его улыбающейся физиономии я понял, что он не был на меня в обиде за мою выходку, так ловко спровоцированную Нефертити, которая нежно и успокаивающе гладила Эвфимию по узкой спине.
Повелительница змей лежала у меня на руках и смотрела на каменный свод купальни и её губы непроизвольно улыбались. Ни её, ни мою египетскую царицу, совершенно не беспокоил дым сигареты. Даже наоборот, он им, похоже, нравился. Эвфимия, не переставая улыбаться, все время что-то нашептывала мне, но так тихо, что я ничего не мог расслышать. Она уже немного пришла в себя и теперь ласкала своей узкой, прохладной рукой то мое лицо, то пышную, упругую грудь египтянки. Нефертити подняла на меня свои глаза, сияющие от счастья и тихо сказала мне:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
