Однако на этот раз все было иначе. Сокол убил голубя, а затем разжал когти и выпустил его. Размозженное тельце птицы упало вниз, а сокол с резким криком закружил у меня над головой. Он сделал три круга и на каждом издавал резкий воинственный крик. Три — одно из самых могущественных чисел. Это дало мне понять, что я видел нечто потустороннее. Сокол был посланцем, может быть, даже самим богом Гором в одном из его воплощений.
Тело голубя упало к моим ногам, и капельки его крови забрызгали мои сандалии. Мне было знамение от бога. Это знамение говорило о том, что Гор будет защищать и опекать новорожденного. Я понимал также, что царевича он поручает мне. Бог поручает мне заботиться о нем.
Я взял мертвого голубя и поднял его к небу.
— С радостью принимаю я поручение, данное тобой, о Гор! Каждый день своей жизни я буду верен ему.
Сокол снова закричал, потом испустил последний яростный клич, резко развернулся и мощными взмахами острых крыльев понесся через Нил и исчез в диких просторах пустыни, направляясь в западные поля рая, где живут боги.
Я выдернул у голубя маховое перо. Позже положил его в кроватку царевича на счастье.
РАДОСТИ и гордости фараона не было границ. Он объявил пир в честь новорожденного. Целую ночь подданные Верхнего Египта пели и плясали на улицах, поглощая мясо и вино, предоставленные фараоном, и благословляли царевича Мемнона за каждый глоток. Он был сыном госпожи Лостры, которую все любили, и это сделало его появление на свет еще более радостным. Госпожа моя была так молода и вынослива в те дни и чувствовала себя настолько хорошо, что смогла показаться с младенцем всему двору Египта уже через несколько дней после родов. Она сидела на малом троне, чуть ниже царского, и являла собой прекрасный образ молодой матери. Когда откинула одежду, приподняла набухшую от молока грудь и дала ребенку перед всеми придворными, они так громко приветствовали ее, что напугали малыша. Он выплюнул сосок и закричал на них, лицо его при этом стало пунцовым от ярости. Народ сразу полюбил его.
— Он лев, — заявили все. — В его жилах течет кровь царей и воинов.
Когда малыша успокоили и заткнули ему рот соском матери, фараон поднялся и обратился к нам, подданным:
— Я признаю этого ребенка своим отпрыском и прямым потомком моей крови и моей династии. Он — мой перворожденный сын и станет фараоном после меня. Я представляю вам, мои вельможи, и всем моим подданным царевича Мемнона.
Раздались приветственные крики, они долго не утихали, так как никто из присутствующих не отваживался замолчать первым и тем самым подвергнуть сомнению свою верность фараону.
Во время этой церемонии я стоял со слугами и рабами царского дома на одной из верхних галерей над залом. Вытянув шею, я смог разглядеть внизу высокий силуэт вельможи Тана. Тот стоял в третьем ряду под троном с Нембетом и другими военачальниками. Хотя и кричал вместе со всеми, чувства были написаны на широком открытом лице. Тан стремился скрыть их. Другой заявлял права на сына, и он был бессилен что-либо изменить. Даже я, человек, хорошо его знавший и понимавший, мог только догадываться, как велики мучения.
Потом наконец царь потребовал тишины и снова обратился к присутствующим:
— Я представляю вам также мать царевича, госпожу Лостру. Пусть знают все, что теперь она будет сидеть ближе всех к моему трону. С этого самого дня я возвожу ее в ранг царицы-правительницы и старшей жены фараона. С этого момента ее будут звать царицей Лострой, а по правам и преимуществам только царь и царевич будут превосходить ее. Кроме того, пока царевич не достигнет совершеннолетия, царица Лостра может править от моего имени и, когда я не смогу исполнять свои обязанности, будет возглавлять народ Египта вместо меня.
На мой взгляд, во всем Верхнем Египте не было ни одного человека, не любившего моей госпожи, за исключением, пожалуй, нескольких жен фараона, которые не смогли родить царю наследника, а теперь увидели, что она превзошла их по своим правам и привилегиям. Все остальные с радостью выразили свою любовь к ней и приветствовали слова царя.
В конце церемонии представления царская семья покинула зал. В главном дворе своего дворца фараон взошел на огромную волокушу государства, царица Лостра села рядом с ним с царевичем на руках, и упряжка белых буйволов потащила волокушу по аллее Баранов к храму Осириса, где они должны были принести жертву богу. По обеим сторонам священной аллеи в сто рядов стояли граждане Фив; мощными криками выражали они свою преданность к царю и любовь к новой царице и новорожденному царевичу.
В тот вечер, когда я прислуживал Лостре и ее ребенку, она шепнула мне:
— О, Таита, ты видел Тана в толпе? Какой это был день! Какая путаница радости и печали! Я чуть не расплакалась от любви к нему. Он так высок, строен и смел, и все же ему пришлось стоять и смотреть, как у него отнимают его собственного сына. Мне хотелось вскочить на ноги и закричать перед всей толпой: «Это сын Тана, вельможи Харраба, и я люблю их обоих! »
— Я очень рад, ваше величество, за нас всех, так как на этот раз вы все-таки смогли сдержать свой шаловливый язычок.
Она засмеялась.
— Как странно слышать от тебя это обращение: «ваше величество». Я чувствую себя самозванкой. — Переложила царевича к другой груди, и в этот момент он с такой силой выпустил воздух из обоих концов своего маленького тела, что звук этот показался мне поистине царским.
— Сразу видно, что был зачат во время бури, — заметил я сухо. Лостра снова захихикала и печально вздохнула.
— Мой милый Тан никогда не сможет разделить с нами эти сокровенные минуты. Разве ты не понимаешь, что он до сих пор не держал Мемнона на руках и, возможно, никогда не сможет сделать этого? Я сейчас, наверное, опять расплачусь.
— Сдержи слезы, госпожа. Если ты будешь плакать, у тебя молоко скиснет. — Предостережение было лживым, но действенным. Она послушалась и быстро проглотила слезы.
— А не можем ли мы помочь Тану делить наши радости?
Я подумал немного и сделал ей небольшое предложение; услышав его, она даже вскрикнула от радости. И, как будто одобряя мои слова, маленький царевич снова гулко пустил ветры.
На следующий день, когда фараон пришел посмотреть на сына, царица воспользовалась моим предложением.
— Мой дорогой божественный супруг, думал ли ты о выборе официальных учителей царевича Мемнона?
Фараон снисходительно рассмеялся:
— Он еще младенец, разве не следует ему сначала научиться ходить и говорить, прежде чем осваивать другие науки?
— По-моему, учителей лучше назначить сейчас, чтобы они поближе познакомились с ним, а он с ними.
