— Это ведьмы, — пробормотал другой.
— Это русалки, — прошептал третий, — прислушайтесь только к их дикому пению.
Все остановились: из хижины действительно доносились звуки какой-то музыки. Бренда слегка дрожавшим голосом, но не без некоторого лукавства заявила, что это играют на скрипке.
— Кто бы там ни играл, хоть сам дьявол, — воскликнул Магнус, который хотя и верил в призраки ночи, напугавшие его спутников, сам, разумеется, нисколько их не боялся, — но черт меня возьми, если я снова дам какой-нибудь ведьме вырвать ужин у меня из рук!
С этими словами он спешился, крепко сжал в руке свою дубинку и двинулся к хижине. За ним последовал один только Лоренс; прочие слуги остались на берегу, около его дочерей и пони.
ГЛАВА XXX
Сюда, друзья веселые! Давайте
Резвиться, словно феи в свете лунном,
Вокруг монаха, что с крестин иль свадьбы
Спешит к себе в обитель поздней ночью,
Как вздрогнет он, как пьяную походку
Сменить на шаг достойный поспешит,
Как станет вспоминать слова молитвы,
Но сможет вспомнить лишь припев застольный
Старинная пьеса
Нисколько не умеряя своего обычного крупного и твердого шага, юдаллер подошел к хижине, откуда теперь уже явственно доносились звуки скрипки. Но если ширина его шага и твердость оставались прежними, то ноги он зато переставлял гораздо медленнее обычного, ибо, как осторожный, хотя и храбрый генерал, желал, прежде чем напасть на врага, произвести разведку. Вдруг верный Лоренс Сколи, не отстававший ни на пядь от своего господина, шепнул ему в самое ухо:
— Уж это как вам угодно, сэр, а только сдается мне, что дух, который так здорово наяривает на скрипке, если он взаправду дух, верно, дух мейстера Клода Холкро, а на худой конец — его привидение. Никогда и никто еще из тех, что водят смычком по струнам, не жарил так ловко добрую старую песенку «Красивая, счастливая», как он.
Магнус сам тоже склонялся к подобному выводу, ибо узнал бойкую игру жизнерадостного старого музыканта, и окликнул его сердечным: «Эй, эй, здорово!» В ответ из хижины донесся веселый голос его старинного собутыльника, и Клод Холкро собственной персоной появился на берегу.
Юдаллер подал знак своим спутникам подойти ближе, а сам после горячих приветствий и многих рукопожатий спросил его: какого дьявола наигрывает он свои старинные мотивы в столь неприютном месте, словно сова, кричащая на луну?
— Скажите-ка мне лучше, фоуд, — ответил ему Клод Холкро, — вы-то сами как попали сюда? Да еще, клянусь честью, вместе с вашими прелестными дочерьми! Ярто Минна и ярто Бренда… «Здесь, на песчаном берегу, я руку вам пожать могу», как сказал достославный Джон, а может быть, и какой-то другой поэт, по такому же поводу. Как появились вы здесь, словно два прекрасных лебедя, озаряя сиянием сумерки и превращая в серебро все, что попираете ногами?
— Сейчас вы это узнаете, — ответил Магнус. — Но что у вас там за приятели в хижине? Мне кажется, я слышу голоса.
— Да, собственно говоря, никого, — сказал Клод Холкро, — кроме злополучного управляющего да моего дьяволенка Джайлса. Я… Но входите, входите, взгляните, с каким комфортом мы здесь подыхаем с голоду: кругом не достать ни куска соленой трески ни за деньги, ни из милости.
— Ну, из этой беды мы вас отчасти выручим, — заявил юдаллер, — ибо, хотя большая часть нашего ужина и полетела через скалы Фитфул-Хэда в глотки тюленям и акулам, но кое-что из наших припасов еще осталось. Эй, Лори, тащи сюда вифду!
— Йокул, йокул! — весело ответил Лоренс и поспешил за корзиной.
— Клянусь чашей святого Магнуса, — воскликнул Холкро, — и самым дородным епископом, который когда-либо осушал ее, ваши кладовые никогда не бывают пустыми, Магнус! И я уверен, что для друга в нужде вы сумели бы, подобно старому Лагги, наудить и вареного, и жареного в Кибстерском омуте.
— Ну нет, тут вы ошибаетесь, ярто Клод, — ответил Магнус Тройл, — хитрый дьявол не только не позаботился снабдить меня ужином, но, сдается мне, захватил сегодня вечером большую часть моих припасов. Но я рад буду по-братски разделить с вами все, что от них осталось.
Тем временем путники вошли в хижину. То была лачуга, насквозь пропитавшаяся запахом сушеной рыбы, с потолком и стенами, почерневшими от копоти. Незадачливый Триптолемус Йеллоули сидел у огня, разведенного из сухих водорослей, обломков выброшенного морем дерева и небольшого количества торфа. Единственным его собеседником был босоногий светлоголовый мальчик-шетлендец, который в случае надобности выполнял при Клоде Холкро роль своеобразного пажа: носил на спине его скрипку, седлал ему пони и с охотой и почтительностью оказывал прочие мелкие услуги. Безутешный агроном (таковы были, во всяком случае, отражавшиеся на его лице чувства) выразил весьма малое удивление и еще меньшую радость при виде старого Тройла и его спутников. Однако после того, как новоприбывшие уселись вокруг огня (близость которого была далеко не лишней в сырую ночь), открыли корзину, и глазам Триптолемуса предстали, обещая достаточно обильный ужин, изрядное количество ячменного хлеба и вяленой говядины, а сверх того, еще скляница с бренди, правда, по размерам уступающая той, которую безжалостная рука Паколета вылила в океан, достойный управляющий ухмыльнулся, хихикнул, потер руки и осведомился, как поживают его друзья из Боро-Уестры. Когда каждый получил свою долю необходимого подкрепления, Магнус снова спросил, обращаясь к Холкро и особенно к управляющему, каким образом очутились они в такой глуши, да еще так поздно ночью.
— Мейстер Магнус Тройл, — ответил Триптолемус после того, как вторая чашка бренди подняла его дух настолько, что он смог начать свою грустную повесть, — прошу вас, не думайте, что несчастье мое — пустяк. Здорово должен подуть ветер, чтобы высыпалось зерно из моего колоса, — вот какой я породы. Много на веку своем видел я и Мартыновых, и троицыных дней, а это ведь дни, особо опасные для лиц моей профессии, и всегда-то, всегда стойко выдерживал все удары. Да только похоже на то, что здесь, в этой вашей растреклятой земле, меня, ей-Богу, в гроб загонят! Господи, прости мне божбу и ругательства, да ведь известно: с кем поведешься, от того и наберешься.
— Но ради всего святого! — воскликнул юдаллер. — Что же с этим несчастным случилось? Послушайте, приятель, ведь когда вы врезаетесь плугом в еще нетронутую землю, то понятно, что он нет-нет, да и наткнется на камень. А ведь вы должны бы показывать нам пример терпения, раз прибыли сюда, чтобы учить нас.
— Лукавый направлял мои стопы, когда я ехал сюда, — ответил управляющий, — уж лучше бы взялся я улучшать Клохнебенские камни!
