в резидентуре разведки большевиков могли означать только одно: операция проводится автономно. Территориальные органы госбезопасности в известность не поставлены, ими агенты, стало быть, не вскрыты и не разрабатываются. Иначе переписка шла бы по каналам легальной резидентуры и шифром. Так… Они не хотят посвящать в свои замыслы товарищей по работе в СССР. Из контрразведки. Почему? Видимо, их собственная реализация предполагает лакомый кусочек необъятного размера. Что это может быть? Почему письмо со станции Зима? Кто из политической разведки Советов был там и каким образом выявил агентуру? Как это произошло, как? И почему людей не арестовали, выдерживают? Хотят выйти на остальных? Да ведь нету никаких «остальных», судя по всему — они знают об этом. Значит — нужны зачем-то? Значит, с их помощью хотят добиться чего-то невероятного. Но как? Черт возьми… Бабин почувствовал, как по спине ползет ледяная струйка. «Ведь мой собственный приезд сюда… — Он забормотал, словно был под воздействием наркотика. — Мой собственный приезд предполагает проверку Коммеля и — в случае благополучного исхода — организацию изъятия колчаковского золота. Близ станции Зима… Ясно, что госбезопасность втемную перевербовала этих троих, они, бедные, продолжают служить РОВСу, а на самом деле… Дохлая ситуация — отдадим должное товарищам по работе. Дзержинцам. Разыгрались ребята. Какая прыть. Ладно. Остудим».
Он перестал разговаривать, успокоился, все было ясно: большевики начали свою контроперацию. Именно для этой цели ликвидирован Коммель, его представительским документом воспользовались — в частности, для вербовки Дебольцовых. Возможно, Алексей Александрович нужен на той стороне, чтобы некто, помнящий его еще по колчаковскому эшелону, указал тайник с целью изъятия. И более того: с этим золотом Дебольцов может быть позже внедрен в структуры РОВСа, да еще при подтверждении агентов РОВСа — за милую душу. Зачем? Детский вопрос: полковник и его жена будут разлагать организацию изнутри, целенаправленно, но пока — втемную, не подозревая ни о конечных целях, ни о своей роли. Когда же войдут в доверие Врангеля, руководства и замажутся окончательно — их «подработают», постараются сделать сначала сочувствующими — здесь роль Надежды Дмитриевны, старой подпольщицы, неоценима, — а потом и союзниками. Тогда и толкнут. На подвиг…
* * *
Сунул голову под кран, отдышался. Фантазия увела чересчур далеко, так и подумал, и в то же время… За счет кого действует организация? РОВС? Кто ее мозг, генератор идей, страстотерпец, ведущий в будущее? Петр Николаевич Врангель. Кто за ним? Кутепов Александр Павлович, прошедший Крым, эвакуацию, Галлиполи, верный до последнего дыхания, авторитетен в армии. Допущенный к мозгу РОВСа Дебольцов — если он, не дай бог, изменит — обезглавит военный центр противостояния одним ударом. Романтик, человек чести, понимаемой ригористически, абстрактно, ему укажут на кровавые дела эмиграции, ее опохабленное борьбой лицо — и кто знает…
В течение получаса тщательно убрал квартиру, ликвидировал все следы. Когда же за окнами совсем стемнело, вытащил трупы во двор — благо имелся черный ход — и погрузил в машину. Внешне потрепанный и замызганный «шевроле» завелся мгновенно и, мощно урча мотором, помчал Бабина к окраине города. Здесь было кладбище. Чувствовал: везет. Появился неистребимый кураж, желание сделать все надежно, точно, страха совсем не было. Въехал по аллее вглубь, вытащил по очереди всех троих и аккуратно положил на землю лицом вниз. Потом вернулся к автомобилю и взял заводную рукоятку. Подумал: «Противно?» Нет, этого чувства в нем не было, только острое, победителя — оно жгло. Мощными ударами разбил лица вдребезги — никакая экспертиза не собрала бы осколки костей в единое целое. Бил и вспоминал бредовые рассказы Дебольцова — так ведь тогда казалось — о безумной расправе с Царской Семьей. «Вы их кислотой тогда? Вы их на куски рубили? Ну, не взыщите, товарищи, — я вас тоже не пощажу…»
Разбитые головы отрезал и зашвырнул далеко в разные стороны. Об этом чисто китайском методе расправы знал хорошо, подумал, что полиции ничего другого не останется, как соотнести случившееся с «работой» хунхузов, бандитов. Одежду на трупах облил автомобильным маслом — нашлось в багажнике — и поджег. Теперь все…
Через пять минут автомобиль привез его к пристани, здесь — как и всегда в это время — было пусто и тихо. Разогнавшись (постарался не задеть ограждение), выпрыгнул в последний момент. В том, что авто не найдут месяц-два, — не сомневался. А может быть, и никогда не найдут. Отдышавшись, посмотрел на часы: было около десяти часов вечера, на экспресс (отходил через полчаса) вполне можно было успеть…
Глава 14
Как и в первый приезд — пять лет назад — вокзал Харбина произвел тягостное впечатление: серый, длинный, низенький, в стиле провинциального модерна (волюты на фасаде были просто смехотворны) — теперь он и вовсе давил, как катафалк без колес. Экспресс стоял на первом пути, Бабин вошел в здание, в камере хранения открыл свою секцию и достал баул; все было на месте — паспорт с советскими и китайскими визами, еще один браунинг и две пачки патронов к нему, рубашка, галстук, смена белья, деньги. В кассе затруднений не возникло, взял спальное место до Иркутска, кассирша только любезно осведомилась — есть ли паспорт и в порядке ли виза. Разместился в большом двухместном купе, вагон оказался родной, российской постройки, первого класса, оставалось только дождаться попутчика и лечь спать. Встречу с Дебольцовыми наметил после границы с Советами — пусть пообвыкнут, насмотрятся на родную бывшую природу — оно и легче разговор пойдет. Задумался, стал вспоминать случившееся — теперь все казалось кошмаром, дурным предутренним сном после перепоя. Незаметно поезд тронулся — неслышно, мягко, застучали колеса, под их убаюкивающий стук Бабин задремал. Проснулся от прерывисто бубнящего звука, похоже было, что где-то разговаривают. И вправду — слов разобрать нельзя, но ведь разговор, ошибиться не мог. Некоторое время лежал с открытыми глазами, ведя взглядом по потолку, стенам, дивану на противоположной стороне — попутчик так и не появился. В какой-то момент показалось, что звук — сколь ни странно — идет с потолка. Встал на столик, прислушался — и точно: от панели рядом с лампой исходил различимый звуковой поток. Показалось, что разобрал два слова: «тайга» или «тайге» и «связь». Подумав мгновение, попытался сдвинуть панель, она неожиданно поддалась, и разговор стал отчетливо слышен. Эти штуки были ему известны. В
