Его язык больше не изрекает колких фраз, к которым, впрочем, у меня уже выработался неплохой иммунитет.
«С любым хулиганами можно договориться», — золотое правило Розы Андреевны. Неужели я смогла договориться с моим?
Протягиваю кружку Стасу, он наливает немного чая себе и выпивает — медленно, смакуя каждый глоток.
— Обожаю так делать. Неправильно, может быть, но здорово.
Стас мне доверяет. Ниточка его доверия тонкая-тонкая: я чувствую ее стеклянную хрупкость наработанным учительским чутьем, но ее протягивают именно мне.
И последним человеком я буду, если начну вспоминать былые обиды и не возьмусь за второй конец.
— Нальешь еще?
— Конечно, — Стас щедро плескает мне чая в кружку, — только сейчас пойдем домой. Станет жарко, вспотеешь, и надо, чтобы не простыть, в тепло.
— Ты специально приберег чай на конец похода? Продумал все, — смотрю восхищенно на Стаса.
— Я ж не в первый раз здесь в лесу гуляю. Пойдем потихоньку, как допьешь.
— Ага, — растягивая удовольствие, пью очень медленно. Смотрю на деревья вокруг, на небо, только-только начинающее темнеть, и чувствую, как Ты проходишь близко-близко и, словно перышком, прикасаешься к моей душе.
Я так счастлива, Отче. В белом холодном лесу, отчужденном от всего мира высокими стволами деревьев, счастлива здесь и сейчас, позабыв о прошлом, не думая о будущем.
Просто идти рядом со Стасом, беспечно шагая по снежному ковру, смотреть в Твое безграничное серое небо, не ощущая холода. Без страха и сомнений, каждой клеточкой посылать в полутьму чувство любви к Тебе — огромной любви и благодарности.
Все не зря. Каждый мой шаг — через Тебя, и каждый мой вздох — с Тобой.
Слезы выступают на глазах. Когда не можешь вынести красоты, которую невозможно охватить и вместить твоей душе, именно они помогают удержаться на грани.
Я почти не чувствую своего тела — словно меня нет, словно я совсем невесома. И нет ничего: ни моей жизни, ни суетливых желаний и эгоистичных чаяний. Эти мгновения дарят самое дорогое, что бы я могла найти в жизни — ощущение Твоего присутствия во всем.
Стас молчит, лишь берет меня за руку. Наверное, заметил на моих глазах слезы, но ничего не скажет о них. И не будет смеяться и подкалывать меня. Почему-то я в этом уверена.
Когда перебежки отпущенного с поводка Жужика от дерева к дереву отвлекают внимание Стаса, незаметно вытираю слезинки. Чувства такой силы не бывают продолжительными — долго не вынесешь, постепенно они затухают, и остается лишь воспоминание о них. Но даже воспоминание ценно.
— Иди сюда, Жужка! — зовет Стас пса, и тот, повиливая хвостом, бежит ко мне и Стасу…
Первым делом Стас приказал одеться в сухое.
Переодевшись, я разогрела на небольшой Стасовой кухоньке курицу, пирожки и блины. Стас заявил после ужина, что объелся и, довольный, изрек:
— А вообще-то я хотел еще баню предложить.
— Завтра, — кивнула я. Сегодня слишком много праздника.
— Как скажешь. Тогда — вечерние чтения?
— А у вас нет предложений получше? — интересуюсь, доедая пирожок.
— Камин, — показывает пальцем Стас.
— Здорово. Мне чем-то помочь?
— Да сиди, — машет рукой. Откуда-то Стас приносит дрова и начинает растапливать камин.
В комнате потемнело, и Стас включил неяркий свет.
После розжига провел меня по дому, бегло показав второй этаж, и мы вернулись обратно.
Стас подвинул к камину небольшой диванчик, принес пледы.
— Забирайся. Все как надо: холодная зима, камин, плед. Еще можно замакарить глинтвейн…
— Глинтвейн? А у тебя есть вино, апельсин и специи?
— Вероничка, ты обо мне плохо думаешь. Все есть, конечно.
— Стас, мы глинтвейн, помню, на костре варили! О-о!
— Ну так давай повторим! Чем камин — не костер? Конечно, можно и на улице, но сезон не тот. Сделаем…
И мы варим глинтвейн на решетке камина. Наевшийся консервов Жужик приполз полежать рядом с диваном. Вернее, сначала — рядом. Потом пес поставил передние лапы на диван и попытался ко мне залезть.
— Это что за незаконное занимание чужой территории? — сразу же отфутболил его Стас, грозно повысив голос, и Жужику пришлось довольствоваться подстилкой на полу. Стас поспешил сесть рядом со мной на диван.
— Вот дела. Отлучишься ненадолго, и твое место займут на счет раз.
Сидел рядом со мной Стас чисто символически. Устроился около камина, осторожно помешивая вино.
Отблеск огня попал на тонкую стальную полоску — Стас наклонился, и движение обнажило странный предмет на его пояснице. Вернее, стальную рукоятку ножа.
— Ты всегда носишь с собой ножики? Даже сюда?
Стас завел руку за спину, ближе к пояснице, и вытащил хитро спрятанный нож.
— Не холодно с ним? Он же у тебя прямо к коже?
— Нет, не прямо. Здесь не видно, но сам нож в кожаном чехле. Чехол вшит в джинсы, так что он мне не мешает. Только помогает всегда. Не люблю быть безоружным — мало ли что, — Стас вертит нож в руках, и я наблюдаю за опасно-игривыми переборами пальцев.
— Держи, — перехватывая мой взгляд, протягивает его мне.
Это тот самый нож, который я уже разок видела на уроке.
— Я с ним знакома, — хочу отдать нож обратно, но Стас ухмыляется:
— Да бери уже. Мой тебе подарочек.
— В смысле?
— У меня еще есть. А нож — это друг и товарищ. И колбасу отрезать, и, веревки, если руки тебе связали. Тысяча применений! Еще маникюр можно делать…
— Ста-ас! — возмущенно перебиваю его я, несогласная с неприкрытым цинизмом.
Стас еще раз хмыкает:
— Положи в карманчик куртки. У тебя есть один внутренний, я видел. Вот в него и положи. Не говорю, что пригодится, пусть просто полежит. Незаменимая вещь. Могу по этому поводу рассказать адын паучитэльный история…
— Не надо, — изо всех сил мотаю головой, — не надо мне твоих историй, Стас. Наслушалась уже. Не порть вечер.
— Как скажешь, дорогая, — Стас придирчиво рассматривает кастрюльку с вином, — Кажется, нормально.
И снимает ее с огня. Хитроумный Жужик тянется к ней любознательной мордой: ему до всего есть дело.
— Где у тебя бокалы, Стас? — откидываю плед и встаю с дивана.
— В шкафчике…верхнем, самом левом.
Здесь? — подхожу к гарнитуру и показываю на шкафчик.
— Да. Доставай уже, чего как не родная…
Вытаскиваю бокалы, немного ополаскиваю их под струей воды и возвращаюсь к камину.
Стас осторожно разливает получившийся напиток.
— Как у тебя здорово получилось, — продегустировав глинтвейн, восхищаюсь я.
