— О чем вы спрашиваете? Я сам собирался предложить вам это. Вы наш сотрудник и можете ходить на любые занятия и конференции, какие вам интересны.
Теперь Лиля опять вставала в 5 утра и начинала день в 6:30 вместе с резидентами. Ехала она на метро, которое к тому времени хорошенько обновили: многие станции привели в порядок, стало чище, запретили курить и включать громкую музыку; вагоны пустили новые, более удобные, не испорченные граффити. В ранние часы пассажиров было мало, почти все чернокожие, но не те, которых Лиля боялась в Бруклине. Это были рабочие люди.
От дома до госпиталя она доезжала за полчаса. И идти по улицам Манхэттена тоже было спокойно, она уже не опасалась нападения и выбросила шприц с большой иглой, который носила на случай самозащиты.
Конференции вел сам Френкель или другие старшие доктора — аттендинги. К началу занятия в аудиторию вкатывали столики с сэндвичами, бэйглами, кока — колой, соками и горячим кофе — на все вкусы. Никакой толкучки вокруг еды, как в Бруклинском госпитале, не было, все выстраивались в очередь и спокойно ждали. Френкель и другие доктора тоже становились в очередь, дружески переговаривались с резидентами, шутили. Молодые резиденты вели себя с ними совершенно свободно, на равных. Потом все рассаживались, и начинались занятия: читали лекции, демонстрировали слайды на экране, делали короткие сообщения о лечении больных.
Всего было тридцать парней — резидентов и одна девушка все американцы. Соотношение ясно показывало Лиле, как мало в Америке женщин — хирургов, и она благодарила судьбу за то, что попала в этот госпиталь. Эмигрантов в него не принимали, в резидентуру отбирали лучших выпускников лучших медицинских факультетов страны, как говорится — creme de la creme (лучшие из лучших). Некоторые были из состоятельных семей, дети врачей — медицина часто становилась семейным делом, — половина ребят — евреи, но нерелигиозные. Работали они много и всегда были бодрыми, веселыми, держались очень дружелюбно и непринужденно.
Атмосфера занятий тоже отличалась непринужденностью: докладчиков, включая Френкеля, перебивали, задавали им вопросы, спорили с ними. Лилю поражали глубокие познания молодежи. Они не задумываясь отвечали на любой головоломный вопрос. Видно было, как крепко сидят в них эти знания — сказывалось качество подготовки. Френкель говорил про них:
— Разбуди любого среди ночи и задай любой вопрос — ответит без запинки.
Он проводил занятия в приподнятом, бодром тоне, всегда перемежал шутками, приводил интересные примеры. И резиденты тоже часто шутили, не стеснялись при случае отпустить острое словцо в адрес старших, не исключая Френкеля. При этом смеялись все, никто не обижался.
Сначала Лиле казалось, что молодежь будет коситься на нее — русскую эмигрантку, по возрасту равную их матерям. Она садилась в верхнем ряду, чтобы быть менее заметной, и стеснялась брать еду. Но резиденты легко приняли ее в свою среду, и она чувствовала себя с ними намного свободней, чем с эмигрантами в Бруклинском госпитале. Скоро она уже становилась с ними в очередь за кофе и бэйглом, шутила и смеялась так же, как они. Ребята относились к ней приветливо, иногда в шутку спрашивали:
— Вы приехали from Russia with love, «из России с любовью»?[100]
Они проявляли живой интерес к илизаровскому методу, интересовались уровнем хирургии в Советском Союзе.
Лиля рассказывала о сложностях, тяжести условий работы, но им, выросшим в богатой Америке, много казалось непонятным.
— Как Илизарову пришла в голову идея этого аппарата и как он разработал такой интересный метод операций?
— Он работал в сибирской глуши, оборудования было мало, он стал искать новые пути.
— А почему не было оборудования?
— Ну, это была бедная маленькая деревенская больница.
— Почему же он не перешел в большую больницу?
— Он не мог, его туда распределили после медицинского института.
— Как «распределили»?
— В России надо отработать несколько лет там, куда послало государство.
— Почему? Ведь врач — это независимый специалист.
— Да нет там независимых! Обучение бесплатное, и каждый должен работать там, куда пошлют.
Бесплатное обучение поражало их воображение.
— А вот мы все в больших долгах за обучение. Как это получилось, что в России обучение бесплатное?
— В России вся медицина бесплатная.
— Почему?
— Ну вы же знаете, наверное, что Советский Союз считается социалистической страной… А вот знаете еще, что изобретение Илизарова долго не хотели признать и всячески тормозили?
— Почему?
— Потому что он из провинции, у него были мощные завистники в Москве, от них все зависело.
— Почему он не мог основать свою фирму?
— Ну что вы! В России же нет частного предпринимательства…
— Почему? А вы тоже работали с ним в глуши?
— Нет, я училась у него позже, когда он переехал в небольшой город Курган[101].
— Там он стал богатым?
— Нет, в России богатых вообще нет. Врачи там все бедные.
— Почему? Ведь у него, наверное, уже была большая частная практика?
— Нет, в России частная практика запрещена.
— Почему?
Ну что им было отвечать? Отвыкнув от тех условий, она и сама уже не понимала, почему в этой стране все было вверх ногами.
* * *
Лиле нравилось наблюдать за работой Френкеля. Он отличался поразительной живостью ума и цепкостью памяти, был способен схватывать любую идею на лету. В возрасте за шестьдесят он помнил абсолютно все, о чем бы с ним ни заговорили. А какая энергия! Он начинал рабочий день в шесть утра, руководил конференциями, каждую неделю делал 3–4 тяжелых операции, два дня в неделю принимал в частном офисе по 10–15 больных. И ко всему этому — нагрузка президента госпиталя: заседания, прием сотрудников и посетителей, работа с деловыми бумагами и письмами. На него работали три секретарши, едва справляясь. А он всегда был бодр и постоянно шутил.
Лилю поражала его выносливость. Она с восторгом рассказывала Алеше:
— О таком шефе можно только мечтать: деловой, энергичный, умный, добрый и веселый. Он никогда ни на кого не сердится, не кричит, неизменно вежлив. А какая у него память! А энергия! Вчера мы с ним ушли из операционной в десять вечера. Я была без сил, приехала домой на такси, утром опоздала на конференцию. А когда пришла, он уже рассказывал резидентам какой-то веселый анекдот. И хоть бы хны — свеж, как огурчик! Трудно представить, откуда у него берется столько энергии…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
