— Ладно, ладно. Тебя задавишь! — отвечал Николай.
Они вдруг увлеклись проблемой противометеоритной защиты космических кораблей: при встрече в пространстве установка автоматически срабатывает, поверхности одна за другой раскрываются, и метеоритное тело свободно проходит сквозь корабль, не причинив ему вреда…
Наши друзья с жадностью набросились на астрономию и космонавтику. Многое было им не по зубам. Они повадились ходить к Привалову домой. Борис Иванович охотно выкладывал им все, что знал о проблемах времени, пространства и тяготения, и снабжал книжками.
— Я катастрофически поумнел, — говорил Юра, осилив очередную книгу. — Хоть в академию меня бери ученым секретарем.
— Ученым котом, — смеялся Николай.
Но шли месяцы, и Юра стал замечать, что его друг проявляет все меньше и меньше интереса к «проблемам». Николай не желал по вечерам вылезать из дому, только в кино иногда ходил. Поостыл к научным книжкам, перечитывал свои любимые «Путешествия на берег Маклая», с легкой руки Бориса Ивановича принялся «освежать в памяти» Жюля Верна.
— Что за черная хандра у тебя? — допытывался Юра. — Что с тобой происходит?
Николай отмахивался, помалкивал.
В конце апреля пришел из Москвы объемистый пакет. Директор института запёрся с Колтуховым и Приваловым. Несколько позже приехал академик Багбанлы и тоже скрылся за массивной, обитой кожей директорской дверью. Совещание длилось долго. В кабинет таскали то чай, то боржом.
После перерыва в приемную заявился Юра. Он покрутил носом и сказал, поглядывая на непроницаемую дверь:
— Пахнет жареным!
— Идите, идите, Юрочка, — посоветовала секретарша, не переставая стучать на машинке. — Там без вас обойдутся.
Юра помчался к себе в лабораторию.
— Колька, что-то происходит! — зашептал он другу. — С утра совещаются, Борис Иванович даже кефира не пил в перерыв. Не иначе, какая-то новость из Москвы… Да оторвись на минутку от счетной линейки! Что с тобой творится?
Николай промолчал. Он с преувеличенным вниманием рассматривал незаконченный чертеж. Только что построенная кривая напоминала парус, надутый ветром… И вот уже возникает в памяти высокий белый борт теплохода, красный сарафан, летящий вниз… И грустные темные глаза…
Николай провел ладонью по лбу.
Раньше Рита была просто незнакомкой, чужим человеком, — можно было понемногу забыть ее, напрочь выбросить из мыслей. Но теперь… Теперь все перепуталось. Избегай не избегай ее — все равно никуда не уйдешь. Нет больше незнакомки. Есть Желтая Рысь из детства. Она отнеслась к нему с доверием, как к настоящему другу, она сделала его причастным к своей трудной судьбе.
Николай почти не видел ее со дня возвращения из Москвы. Несколько раз Рита звонила ему на работу. Он деревянным голосом спрашивал, что у нее нового. Новости были. Анатолий Петрович вернулся домой и обещал Рите пройти курс лечения, как только завершит работу. Работа же у него хорошо продвинулась. Рита рассказывала об этом весело, оживленно, и Николай порадовался за нее. Но в то же время каждый ее телефонный звонок причинял ему боль. Лучше бы она не звонила вовсе.
Однажды Рита пожелала познакомить мужа с друзьями своего детства и пригласила их, Николая и Юру, на чашку чая.
Так Николай впервые увидел Бенедиктова. Он поразился нездоровому цвету его лица, отекам под глазами, потухшему взгляду. В свою очередь, Анатолий Петрович удивился, когда Николай назвал себя.
— Позвольте, — сказал он. — Разве вы Потапкин, а не… — Он посмотрел на Юру.
— Простите мне невольную мистификацию. — Юра смущенно улыбнулся. — Если б я тогда сказал, что Потапкина нет дома, вы бы ушли, а мне очень хотелось поговорить с вами… Моя фамилия — Костюков.
Бенедиктов хмыкнул. Рита поспешила пригласить гостей к столу.
Пили чай с тортом. Юра вспоминал золотое детство, индейские игры, многострадальные фикусы Тараканши. Николай оживился, стал рассказывать о Жюле Верне.
— Я недавно перечитал «С Земли на Луну», — говорил он. — До чего мудрый был старик! Он даже угадал место, откуда американцы будут запускать космические ракеты: Флориду. А траектория жюль-верновского снаряда, облетевшего Луну, почти совпадает с путем, пройденным нашей ракетой…
— Поразительно! — сказала Рита.
Николай заметил, что она тревожно взглянула на мужа.
Анатолий Петрович вяло ковырял ложечкой торт и не принимал участия в разговоре. Николая так и подмывало спросить про матвеевский нож, но этот вопрос и многие другие, которые вертелись на языке, были заперты тяжелым замком обещания, данного Рите.
Вдруг Бенедиктов уставил на Николая тусклый взгляд:
— Ваша установка — вы добились на ней длительного эффекта проницаемости?
Николай чуть не поперхнулся от неожиданности. Торопливо прожевав кусок торта, он ответил:
— Право, не знаю. Мы передали все материалы Академии наук.
— А сами бросили это дело?
— Нет, почему же… Просто в Институте поверхности больше возможностей для систематического исследования.
— А у вас как дела, Анатолий Петрович? —любезным тоном спросил Юра. — Когда можно будет вас поздравить?
— Где уж нам тягаться с целой Академией наук! — невесело усмехнулся Бенедиктов.
— Зачем же тягаться? — Юра поиграл желтыми бровями. — Присоединяйтесь к нам, и дело с концом. Времена ученых затворников прошли. Современные научные проблемы настолько…
— Вы еще молоды, товарищ Костяков… — прервал его Бенедиктов.
— Костюков, — поправил Юра.
— Слишком молоды, чтобы указывать мне, какие времена прошли, а какие нет.
Бенедиктов насупился. За столом возникло неловкое молчание. Рита поспешила переменить тему:
— Ребята, вы идете завтра в филармонию
