Миссис Хиггинс чувствовала настроение класса. Многих девочек наверняка ждали неприятности.
— Мисс Форман, будьте добры назвать мне дату смерти поэта! — голос хозяйки пансиона вдруг стал неприятно резким и громким.
Толстушка Форман с некоторым опозданием очнулась от дремы и медленно встала, щуря заспанные глаза. Клара Ковальски растянула в улыбке тонкие губы и с интересом наблюдала за близящейся расправой. Молли Харрисон открыла было рот, чтобы подсказать Барбаре, но тут же обнаружила, что, оказывается, сама не запомнила из этого урока ни одного слова.
— Так вы ответите мне что-нибудь?
Миссис Хиггинс подошла вплотную к Барбаре и, не отрываясь, смотрела на нее. Девушка, часто моргая, что-то произнесла, но так тихо, что этого не услышала даже ее соседка по парте.
— Громче, пожалуйста! Пусть вас слышит весь класс! — голос учительницы был неумолим.
Барбара Форман начала говорить дрожащим голосом, грозившим в любую минуту перейти в плач:
— Великий английский поэт Джордж Гордон Байрон окончил свой жизненный путь…
Она намеренно растягивала предложение, будто надеялась, что какое-то чудо еще способно спасти ее от гнева учительницы.
— Он… окончил его… в году, когда…
Клара Ковальски, единственная из класса, слушавшая этот бесконечный урок и, разумеется знавшая ответ на вопрос, откровенно наслаждалась сценой. Клара чувствовала, что миссис Хиггинс начинает осуществлять план мщения и будет поднимать всех подряд, задавая один к тот же вопрос… Когда очередь дойдет до Клары, она встанет и громко, четко даст правильный ответ. Единственная из всех!
— В тысяча… восемьсот… — бормотала бледная как мел Барбара Форман.
И тут чудо все-таки произошло. Раздался негромкий стук в дверь классной комнаты, и через секунду на пороге появился Моррис Спеншоу.
Он был одет в дорожный костюм. Большой черный саквояж мистер Спеншоу опустил на пол.
«Он уезжает, — мгновенно пронеслось в голове Скарлетт. — Он уезжает навсегда!»
Это поняли все. За исключением, пожалуй, одной толстушки Форман, которая, все еще не в силах поверить в свое избавление, широко открытыми глазами смотрела на преподавателя, как на мессию.
— Извините, миссис Хиггинс, за вторжение, — произнес мистер Спеншоу, — но мне необходимо пройти в мой кабинет: там остались кое-какие вещи, а дилижанс, на котором я должен уехать, отправляется через четверть часа… Я обещаю долго не тревожить вас.
Вежливо улыбнувшись и не дожидаясь ответа хозяйки пансиона, Моррис Спеншоу прошел между рядами парт, направляясь к маленькой двери своего кабинета. Девушки невольно пригнулись над книгами, не в силах побороть жгучее чувство стыда перед учителем. Он, даже покидая их, помогает избавиться от гнева чопорной миссис Хиггинс. Скарлетт, Барбаре, другим девушкам и в голову не пришло, что это чистая случайность. Все увидели в нем своего доброго ангела-хранителя, которому они собственноручно подрезали крылья.
Миссис Хиггинс растерялась. Она смутно почувствовала, что спальный преподаватель будет путать ей карты до тех пор, пока о нем помнят в пансионе. То, что он сделал с этими доверчивыми девицами, исправить вряд ли удастся. Пансион, который стал частью миссис Хиггинс, в котором размеренно билось ее сердце, возможно, сделанное из того же материала, что и безупречно ровная кладка стены, пансион этот оказался зараженным опасной болезнью. И мистеру Спеншоу, несмотря на его официальное отлучение от городка, достаточно появиться на краткий миг в своем бывшем классе, чтобы урок был практически сорван.
— Миссис Хиггинс, миссис Хиггинс! — пыталась обратить на себя внимание Клара Ковальски.
Маргарет Хиггинс, словно очнувшись, посмотрела на класс. Девушки склонились над партами. Вид у них был испуганный и подавленный. Если бы хозяйка пансиона знала, что они испугались ее гнева — все было бы в порядке. Но ведь совсем другая сила заставляет их сейчас прятать глаза — стыд перед этим Спеншоу!
— Миссис Хиггинс, я хочу сказать! — отчаянно тянула руку Ковальски. Учительница наконец заметила ее:
— В чем дело?
— Я знаю, в каком году умер Джордж Байрон, — с торжествующей улыбкой сообщила Клара Ковальски.
Еще секунда — и обычно сдержанная хозяйка пансиона сорвалась бы на крик. Но тут, оказав еще одну невольную услугу, вышел из кабинета мистер Спеншоу со стопкой книг и тетрадей в руках.
— Прошу прощения, миссис Хиггинс, — произнес он, направляясь к выходу.
Девушки так к не посмели поднять на него глаза, хотя это, похоже, была их последняя встреча с учителем. А он будто и не замечал их, обращаясь к одной хозяйке. Миссис Хиггинс, поджав губы, молчала, пропуская извинения Спеншоу мимо ушей и давая понять, что лишняя любезность только отнимает время, отпущенное для занятий.
Скарлетт с болью вспоминала, как она подписывала злосчастную бумагу. Да, она была последней, но легче от этого не становилось. Наоборот, получалось так, что ее подпись оказалась решающей. «Господи, — думала она, — надо было просто убежать, спрятаться где-нибудь, сказаться больной, разреветься в конце концов… Разве я могла предполагать, что будет так тяжело?»
Мистер Спеншоу, бросив озабоченный взгляд на свои часы, взял саквояж и открыл дверь.
— Секунду, — вдруг произнес он, — а ключи? Кажется, я чуть не прихватил с собой ключи от кабинета…
Учитель, опустив на пол книги и саквояж, порылся в карманах и достал ключи. Миссис Хиггинс, высоко подняв голову, смотрела в сторону от него, словно опальный учитель совершает чудовищно бестактный поступок, замечать который не пристало воспитанной даме.
Спеншоу, пожав плечами, положил ключи на кафедру, и тут Скарлетт, подняв глаза, обнаружила, что он смотрит на нее. Дыхание ее перехватило. Скарлетт почувствовала, что если не попытается хоть что-то сказать учителю в свое оправдание, то разрыдается сейчас перед всем классом.
В лице Морриса Спеншоу не было ни обиды, ни упрека, ни разочарования. Его губы тронула улыбка, немного грустная, но без всякого оттенка неприязни.
Ну-ну, мисс О’Хара, читала Скарлетт в его глазах, не принимайте все слишком близко к сердцу. Подумаешь, не выдержали этот маленький экзамен… Сколько я видел людей, куда более взрослых и сильных, чем вы, которые спотыкались и в более простых ситуациях. Все к вам еще придет. Надо только немного подрасти…
«Но ведь я не маленькая! — хотелось закричать девушке. — Я прекрасно знала, что делаю, когда ставила свою подпись под теми ужасными словами! Я оказалась еще хуже, чем эта Клара Ковальски, которая поступила низко, но по крайней мере искренне — ведь она и в самом деле не любит ни вас, ни меня, вообще никого. А я… Я вас люблю, дорогой мистер Спеншоу…»
Скарлетт показалось, что она произнесла последние слова вслух. Зажмурившись от ужаса, девушка приготовилась к самому худшему. Но видимо, ее слов никто не расслышал. В классе стояла мертвая тишина, которую нарушил один только звук — скрип двери, которую, уходя, закрывал за собой Моррис Спеншоу.
Вот теперь Скарлетт испугалась по-настоящему.
— Мистер… Мистер Спеншоу! — крикнула она ему вслед. — Я не хотела… Меня заставили это сделать!
Дверь, готовая уже закрыться, замерла. Удивленный, учитель обернулся к Скарлетт, и дыхание ее снова перехватило от этого взгляда.
Первой очнулась миссис Хиггинс.
— Мисс О’Хара, — громовым голосом объявила она, — вам никто не давал слова!
Скарлетт часто задышала, чувствуя страх и в то же время неимоверное облегчение от того, что решилась на эти слова. Но миссис Хиггинс, решив-таки взять ситуацию в свои руки и пресечь зло в самом его зародыше, подошла к Скарлетт и, схватив ее за руку, потащила к доске.
— А вам, мистер Спеншоу, следует поспешить на дилижанс, — бросила хозяйка, — иначе вряд ли вы найдете ночлег в нашем городе.
Спеншоу, забыв освободить руки от багажа, решительно двинулся к Скарлетт. Но та уже вырвалась из цепких пальцев учительницы и подбежала к своей парте.
— И что же? — переводя дыхание, спросила миссис Хиггинс. — Что дальше, мисс О’Хара?
