Посетив в 1920 г. Советскую Россию, он написал незаконченную работу, достаточно благодушно оценивающую первый советский опыт. Эти оценки контрастируют с тем, что писали другие германские социал-демократы после 1918 г. Но Баллод не изменил своих взглядов. Он просто увидел, что большевики начали движение к сверхцентралистической («социалистической») экономике, а германские товарищи, взяв власть, не сделали ни одного шага к социализму. Поэтому Баллод утверждает, что «русский пролетариат… является полновластным хозяином на своей территории», но действует в трудных условиях[874]. Баллод не согласен с социал-демократами, утверждающими, что Россия не готова к социализму, так как лишь небольшая часть работников сосредоточена в крупных производствах. При условии повышения производительности труда этого вполне достаточно – все равно остальная рабочая сила является излишней и должна отдыхать на пенсии. Важно только организовать массы соответствующим образом и подтянуть их культуру к нужному уровню: «Но если есть смысл в теории о диктатуре пролетариата, то эта диктатура может только быть диктатурою просвещенного идеализма, светлого гения пролетариата над простой демократией непросвещенных, не понимающих пока своей собственной выгоды широких масс»[875]. Баллод понял большевиков лучше их самих. Ленин лишь в последних статьях 1922-1923 гг. пришел к этому же выводу, полемизируя с Н. Сухановым: да, в России не было культурных предпосылок для строительства социализма. Но диктатура должна их создать. Из социалистического ее проект превращается пока в просветительский, из коммунистического – в модернизационный. Но в этом заключается более достижимая, более практическая миссия. Одна беда – нет доказательств, что просветитель более просвещен, чем просвещаемый.
А вот когда задачи просветительского проекта будут обеспечены, когда большинство работников будут думать также, как просветители, то станет возможным переход к демократии. Ведь демократия совместима с централизмом только при условии, если мнение большинства совпадает с мнением центра, принимающего решения, обязательные для всех. Логика последовательного социал-демократа сомкнулась с логикой большевизма. Жажда практических шагов, преодолевающих капитализм, заставила и большевиков, и Баллода отказаться от бесконечного ожидания полного вызревания предпосылок для социализма. Предпосылки никогда полностью не вызревают сами.
Глава VII
Ветер с Востока
Народничество: отступление в будущее
Марксизм начертал ясный путь прогресса. Но российские социалисты опять предлагали двигаться в другом направлении. С точки зрения марксизма их проект был регрессом, отступлением. Но недостроенная магистраль ведет в тупик, и отступление с нее – это путь к выходу.
Российские мыслители играли ведущие роли в формировании социалистической идеи – наравне с немцами и французами. В этом отношении Россия не была провинцией, но сама по себе она казалась неблагоприятной почвой для произрастания социалистических идей и уж тем более для их воплощения в жизнь. Самодержавный режим ограничивал возможности для теоретической дискуссии, отставание в развитии индустриализма и капитализма ставило в повестку дня не социализм, а обычную модернизацию. И только община, соединенная Герценом с социалистической идеей, придавала России имидж резервной территории социализма. Но европейские умы не предполагали, что «резерв» двинется в атаку уже в 70-е гг. В 1874 г., когда поражение Интернационала в Западной Европе становилось все очевидней, тысячи молодых народников двинулись по просторам России в свой первый поход «в народ». С этого момента и до конца Российской революции народничество станет весомым фактором европейского социалистического движения.
Народничество, часто воспринимаемое как «крестьянский социализм», как мы видели, было гораздо более сложным учением уже в своих основаниях, разработанных Герценым, Чернышевским и Бакуниным. Тем очевиднее становится не-крестьянский характер народничества в его практическом воплощении. Интеллигенция пытается понять народ и из него вывести основания своей программы. Народ, который в Западной Европе сам выходит на улицы и заставляет интеллектуалов откликаться на этот вызов, здесь, в России, изредка просыпается для разрушительного локального бунта, а в остальное время спит и не желает перемен. Кому же нужны эти перемены? Народу. Ибо положение его бедственно, что видно невооруженным глазом. Почему же сам народ не видит необходимости перемен? Потому что не имеет достаточной культурной подготовки, чтобы осознать эту необходимость. Таким образом, у народников социальный проект соединяется с просветительским.
Впрочем, высказав предложение «идти в народ», сам Бакунин не возлагал на этот поход просветительских надежд. Народ лучше революционеров знает, что ему нужно – за исключением нескольких «затемняющих черт» его сознания – патриархальности, поглощения лица миром и веры в царя, а также изоляции общин друг от друга. Соответственно, революционерам следовало преодолевать своей агитацией этот консерватизм и монархизм, и обеспечивать связь между революционными очагами в деревне[876]. Именно для такой связи, а не для последующего управления послереволюционным обществом (в чем его обвинял Маркс), Бакунин считал возможным создать тайную (то есть подпольную) революционную организацию[877].
Идеи Герцена и Бакунина заложили основы взглядов народников, но в принципе пафос революционного просветительства вытекал даже не из трудов основоположников народничества, а из этики интеллигенции. Как только индустриализм начал «вырабатывать» интеллектуальный слой, его общественно активная часть, которая будет именоваться интеллигенцией, стала искать возможности преобразования общества. Этот универсальный процесс принял в России специфическую форму, наложившись на этическое наследие дворянской революционности и высокие нравственные требования православной культуры.
Говоря об источниках взглядов народнической интеллигенции, современный исследователь Г.С. Кан обращает внимание на «Евангелие, с которым подавляющее большинство радикалов 1870-х гг. знакомилось в возрасте 10-13 лет, т.е. в период, когда формировался их характер и духовный облик»[878]. Евангелие научило юных социалистов борьбе за правду, самоотречению, готовности «положить душу свою за друзей своих». Христианский базис народной психологии учитывался народниками в агитации. «Стремление пророков раннего христианства к социальному равенству… многие семидесятники склонны были принимать за еще неисчерпанный потенциал в борьбе за социальное равенство»[879], – пишет исследователь народничества В.А. Малинин. Российская империя очевидно не соответствовала высоким нравственным требованиям Евангелия, и этот конфликт требовал разрешения – обычно в отрицании как империи, так и обслуживающей ее нужды Церкви. В условиях, когда модернизация уже началась, а официальное мировоззрение опиралось на традиционную религиозную ортодоксию, социализм отчасти играл роль русской реформации. Если для одних народников символом их веры был атеизм, то другие считали возможным использовать христианскую традицию в агитации, а третьи сами были последователями христианства и исходили именно из его принципов при формировании своего мировоззрения. «Либо Христово учение, либо Государство должно было пасть»[880], – утверждал В.А. Энгельсон. Софья Бардина на суде утверждала, что она хранила верность христианским взглядам «в том их чистом виде, в каком они проповедовались самим основателем христианства»[881]. Прудонист Н. Соколов прямо выступал с идеями евангельского социализма: «Что такое учение Иисуса Христа, как не кодекс коммунизма? Иисус Христос и его апостолы проповедовали, чтобы мы владели всем сообща… Иисус был не только коммунист, но также и анархист, потому что он не имел и понятия о гражданском управлении. Каждый магистрат казался ему естественным врагом человека»[882].
Критический настрой молодых радикалов получил дополнительное обоснование в «нигилистических» статьях Д.И. Писарева, далекого, впрочем, от разработки конструктивных социалистических идей. «Нигилизм», сыгравший в России интеллектуально-критическую роль, аналогичную той, которую в истории западной социалистической идеи сыграло левое гегельянство, не мог предложить конструктивную альтернативу существующему строю. И здесь идея «общинного социализма», разработанная Герценым и Бакуниным, заняла свое законное место, тем более, что почва для нее была подготовлена вполне легальной полемикой западников и славянофилов, а также пропагандой Чернышевского и других демократов – «шестидесятников».
