- А здесь… - продолжил Островитянин, - какая-то пастораль. Хорошо организованная идиллия, экзотический курорт для мультимиллионеров, но даже их было бы довольно заметное число. Понятно, - ради такого вот, например, сезона. Очень, очень подходящее место для курорта.
- А еще, - вполголоса отреагировал Леонид, - для очень серьезного производства. Для чрезвычайно - серьезного. И, соответственно, для проживания довольно большого количества людей. Куда большего, чем вам, очевидно, кажется.
Он сделал паузу чтобы плеснуть в два стакана по порции "королевского" виски, примерно на поперечный палец, кинув следом по ма-аленькому кубику льда. В этой небольшой, не имеющей постоянного состава компании равных вроде бы мужчин он все равно смотрелся старшим. Ви-ай-пи - и это при том, что и прочие были лицами и непростыми, и влиятельными.
- Люблю, когда вот так, - он указал на стакан, - когда лед только начал таять, и на язык, совсем рядом, попадает разведенное - и неразведенное, совсем теплое - и похолоднее, со всеми промежуточными оттенками… - Он отхлебнул из своего стакана. - Не знаю, не видел, был слишком всю жизнь занят, чтобы разъезжать по свету, а теперь уже и привычки нет, но говорят, что у тайфуна, в самой его середке, есть такой "глаз". Кругом от неба и до моря во всю высоту, куда хватает глаз, кипят стены из черных туч, а там - светит солнышко и ни ветерка. Так вот это все, - он обвел вокруг себя стаканом, - очень похоже. Тихая, укромная, уютная середка бури. Ее кухня, где как раз и стряпается вся окружающая свистопляска во всей красе.
- Не знаю. Не верится как-то. По-моему в этом месте легко раствориться и, - как это? - потерять себя, не знаю - на время или навсегда, превратиться не в животное даже, а в растение.
- Вы увидите, - Леонид кивал пышной шевелюрой, - вы по-своему неглупы, так что обязательно увидите, убедитесь.
- А объяснить сколько-нибудь внятно, вы, понятно, не в состоянии?
- Увы. Чем дальше, тем больше теряю эту способность. Все мы теряем. Говоришь, как привык, и привычными, с самого детства знакомыми словами, на родном языке, и при этом ловишь себя на том, что говоришь не то. Не совсем то, а как-то рядом.
- Да вы что, - сговорились тут все?
- Сговорились? Интересно… Может быть, еще скажете - с кем?
- Да. Это, конечно, обескураживающее замечание, потому что, не отступая от истины, мне пришлось бы упомянуть и себя. Но для меня русский - все-таки не родной язык.
- Извините, я все время забываю, что вы не наш. Это не комплимент, но для меня такая забывчивость не может быть также и совершенно случайной. Задумайтесь об этом.
- Гос-споди! - Майкл взялся за голову. - Русский! Предлагающий, - мне!! Заняться медитацией!!! Если бы кто-то рассказал мне подобное - да перед поездкой! Леонид, вы, право же, слишком серьезны.
- Дела наши таковы, герр Кляйнмихель, что прямо вынуждают нас быть слишком серьезными. Это где-нибудь в Москве можно расслабиться, или на Байкале, - но только не здесь! Эта, как вы совершенно справедливо изволили заметить, пастораль, - не просто заповедник. Заповедников много, в том числе очень хороших, в том числе - очень непростых, но Эталонная Ландшафтная Зона "Опушка" - все-таки одна. К сожалению, это делает ее единственным местом, подходящим для целого ряда целей. Посторонний человек очень легко может угодить в охранную зону какого-либо из таких производств, даже не заметив разницы с окружающей идиллией. Равным образом, ничего не заметив, можно попасть непосредственно в производственную зону, а это представляет собой опасность смертельную в самом прямом смысле этого слова. Соблюдение необходимого баланса здесь - одна из сложнейших задач, которые нам приходится решать. Как бы ни самая сложная. Здесь нужны люди особого психического склада, встречающегося не так уж часто. Им в высшей степени присущи крайняя точность и предельная аккуратность, доходящие до педантизма, но увы, - почти вовсе не присуще легкомыслие. И это, без всякого сомнения, - достаточно печальное обстоятельство.
- Может быть, хоть ты объяснишь, что такое эта самая Эталонная Зона? А то я кивал с умным видом, как будто соглашался, понятия не имея - с чем именно соглашаюсь.
- А чего ж ты не спросил у милейшего Леонида Кирилловича? Он ни в коем случае не отказался бы ответить на любые вопросы, а ты получил бы подро-обную информацию. Самую подробную. Исчерпывающую.
- Не сомневаюсь. Вот только спрашивать именно у него что-то не хочется. Он, безусловно, чрезвычайно корректен, но… Обидно, когда по-настоящему умный человек, - заметь, я не сомневаюсь в этом! - бывает таким чопорным, таким…
- Таким занудой, ты хотел сказать? Говорят, раньше он был совсем другой. Это жизнь его таким сделала. А что до заповедника… Видишь ли, считается, что предки индоевропейских народов возникли именно в таких условиях. На самой границе степи и леса Средней Полосы, на больших полянах и на опушке гигантского леса, что вырос после того, как отступил ледник. Что-то подгребало из непролазной чащи, что-то - прибегало из травянистых степей, тянувшихся на тысячи километров к югу, до моря либо горных хребтов, - а тут складывались наши предки. Наши с вами, Оскар. Опушка - это оптимальное соотношение скрытности - и открытости, безопасности - и мобильности, по желанию, в зависимости от обстоятельств, и, во всяком случае, - свобода выбора. Одна часть сделала такой выбор, когда откочевала к югу, приручив лошадь и быка, придумав колесо и получив название ариев. Кто-то там, наверху, решил, что и в наше время было бы очень полезно воссоздать именно такой вот ландшафт. Этакую Золотую Середину, способную породить целую семью народов. Но, как уже говорил тебе Леонид, против всякого ожидания, она понадобилась слишком многим влиятельным людям. Тут все особое. Кстати, - именно в связи с этим я и хотел предложить тебе нечто… Скажем так, - своеобразное.
- Можешь быть спокоен, - звучит достаточно устрашающе. Если бы не попривык за последние дни ко всем здешним обстоятельствам и присущей вам манере делать дело, то уже паниковал бы самым постыдным образом.
- Видишь ли, я исповедую одну ересь, впрочем - достаточно безобидную. Если на Опушке - все особое, то и травы, растущие здесь, должны быть особыми, само их сочетание уникально и не встречается более нигде. Понимаешь? - Михаил расширил глаза, чуть переигрывая, но, в общем, довольно убедительно изображая полупсиха из современных, чекнувшегося на сыроедении, потреблении проросшего зерна, дестиллированной воды или зубного порошка от всех немочей. - Оно ж должно быть одним из условий порождения, причем не из последних!
- Травяной чай? Последнее время это становится модным и в Европе.
- Ну что вы! Для меня это было бы прямо-таки до неприличия просто. В полном соответствии с мифологической традицией, - только роса! Видите ли, в былинах, - это славянская мифология, в которой вообще-то сам черт ногу сломит, - обычай омываться росой упоминается со всей определенностью и неоднократно. В росе купались сами, обретая нечеловеческие здоровье и силу, а также купали богатырских коней для придания им свойств уже прямо сверхъестественных…
- Так, так. - Поощрил его Островитянин к дальнейшему рассказу. - Ну?
- К сожалению в известных былинах отсутствуют прямые указания, - необыкновенно напыщенным тоном проговорил Михаил, - и поэтому всякого рода перестраховщики, ориентируясь на якобы имеющиеся, а на самом деле - в высшей степени сомнительные косвенные признаки, получили возможность утверждать, что для подобных целей использовались исключительно утренняя роса, но я предлагаю самым решительным образом разрушить этот предрассудок…
- И что скрывается, - поинтересовался англичанин, - за всей этой злокачественной демагогией?
- Ну это же элементарно! Нынче же испробовать непременно Вечернюю Росу!
- Только сейчас придумал? Все, включая ересь и концепцию?
- Да. Но давно хотел. Видишь ли, - тут неподалеку есть чрезвычайно подходящее место. Холм, на котором тысячу лет тому назад было языческое капище.
- Тоже выдуманное?
- Чистая правда! В этих местах люди жили уже в каменном веке. Правда - навряд ли это были русские или даже хоть какие-то предки русских, но главное - традиция, а она неплоха.
- Н-н-да? Ну, если захватить с собой того самого виски, то можно попробовать. А когда примерно?
Это была почти бесконечная в этих местах и по этому времени года вечерняя заря, когда почти нереально - дождаться такого неба, которое можно было бы назвать в полной мере - "ночным". Когда над деревьями, над холмами, или над удаленным лесом, - не важно, - необыкновенно долго светит розовая кайма, а от нее - никак не может стать густо-синей, ночной полоска неба, до полуночи, и дальше оставаясь зеленовато-голубой и светлой. Но уж зато понизу, в зарослях, в кустарнике, в ложбинах, темно было по-настоящему, и никакого толку не было от узенького серпика только два дня, как народившейся Луны. А их путь, как на грех, лежал в место темное, в ложбину на округлом, просторном боку пологого холма, наполовину заросшую одичавшей сливой и смородиной. Мало-помалу она выравнивалась, под ногами вместо лиственной прели начала ощущаться молодая травка, а потом показалось то самое место, - более-менее ровная площадка, находившаяся, впрочем, не на самой вершине. Тут виднелись остатки исполинских трухлявых пней, темнел жилистый, угрюмый бурьян мало что не в рост человека, и - видна была та самая вершина, место голое и безлесное.
