Я шубу не ношу, и коллизии ПК затрагивают меня по касательной. Дискутирую со свежеобращенным в вегетарианство приятелем: пытаюсь коварно доказать, что у спаржи тоже есть душа, не только у креветки. Таращусь на плакат с портретами знаменитых негров, где наряду с Луисом Армстронгом и Мохаммедом Али — Дюма и Пушкин. Женщинам упорно говорю комплименты и замечаю, что уже этим горжусь. В застолье с успехом цитирую полупародийные и пародийные словари ПК, которых вышло в Америке сразу несколько: все эти «собака — негуманоидный компаньон», «карлик — вертикально нестандартный», «сумасшедший — альтернативно одаренный» и т. п. Легкий хлеб.
На самом же деле, если исключить гротескные крайности, которые надо исключать везде и всегда, как верхнюю и нижнюю оценки в фигурном катании, я — за ПК. Приветствую и раскланиваюсь перед замечательным проявлением коллективного разума.
1. Самосознание ПК как артикулированной системы мировосприятия относится к середине 80-х, но как идея она возникла еще в самом начале 70-х. Это была реакция на разброд и шатания эпохи контркультуры. 60-е внесли эклектику практически во все сферы жизни: политическое мышление, представления о семье, отношения полов… Это вряд ли можно назвать революцией: революция взамен прежней иерархии ценностей предлагает свою. Здесь же некий порядок, пусть даже плохой, сменился не новым порядком, а хаосом. Попыткой внести некую стройность в ментальную разруху и стала ПК.
Естественно, принципиально нового в ней немного.
«Естественно», потому что после 60-х все ведущие общественные идеи — более или менее «нео» или «псевдо». (Вот 60-е дали совершенно неведомую до сих пор концепцию омоложения жизни: именно тогда произошла переориентация культуры и социального обихода на молодежь, что уже необратимо.) Встряска была так мощна, что с тех пор человек только припоминает старое. Гимны однополой любви, с явным оттенком превосходства, находим у греков. Проповедь вегетарианства — у отцов церкви. Неистовый пропагандист экологического сознания появляется в чеховской пьесе начала века в лице доктора Астрова. В романе Лескова «Некуда» идет бурная дискуссия: поднимать ли оброненный женщиной платок и отворять ли перед ней дверь.
Лесков, имевший в виду слепцовскую коммуну, резко саркастичен: для него подобные дебаты — расшатывание устоев, подрыв устройства. Через столетие, перед лицом устоев уже расшатанных и устройства уже подорванного, разговоры о платках будут носить конструктивный характер, потому что таким обходным способом они возвращают в конечном счете к вековым нормам общества.
ПК с «обрубленными» крайностями (о крайностях чуть ниже) — не что иное, как сумма всех тех понятий, которым нас учила мама, детский сад и великая литература: «вежливость», «светские манеры», «воспитанность», «этика», «милость к падшим», «сочувствие к маленькому человеку». Здесь стоит обратить внимание на последний тезис, развитый в системе ПК до гипертрофии. Пафос Диккенса и Гоголя, помноженный на права личности в демократическом обществе, сделался каноном. Суть современной демократии — власть большинства и право меньшинства. Право на представительство, право на уважение, право на самовыражение. Понятно, что большинство ведет себя спокойно — у него власть. И столь же понятно, что имеющие только права меньшинства — активны и заметны. Если судить по журнальным публикациям, то в Штатах только и читают женскую и гомосексуальную литературу, но стоит зайти в большой магазин, чтобы убедиться: эти разделы занимают, на глаз, одну двухсотую стеллажей. Иногда кажется, что вся Америка бежит трусцой к похуданию, но случайно натыкаешься на статистику: бегают восемь процентов населения, худеют — шесть. В Штатах только заговаривают о возможном выдвижении кандидатуры женщины в Белый дом, тогда как первых женщин-президентов выдвинули давно, и совсем не феминистские страны: Цейлон, Индия, позже — Пакистан. Похоже, власть большинства, по терминологии американской ПК — «белых англо-саксонских мужчин», БАСМ, — пошатнется в Штатах еще не скоро. Другое дело, что этих БАСМ средствами ПК уже приучили не хамить.
2. Гей-парады по полмиллиона участников, заполняющие время от времени улицы американских городов, шокируют новичка. Расхожий тезис: пожалуйста, занимайтесь чем хотите, но зачем же публично демонстрировать свои сексуальные предпочтения? Но ответ прост: затем, что Оскар Уайльд был посажен в тюрьму, а Чайковский покончил жизнь самоубийством (если верна современная гипотеза его смерти).
Крайности традиционной системы ценностей куда более чудовищны, чем крайности ПК, — хотя бы потому, что там и власть и права были в одних руках. Владимир Уфлянд очень смешно писал еще в конце 50-х (!): «Меняется страна Америка. Придут в ней скоро негры к власти. Свободу, что стоит у берега, под негритянку перекрасят». Поэтический дар предвидения сильно опережал события: в те же 50-е всемирно известная певица Билли Холидей пользовалась грузовым лифтом в гостинице «только для белых». Зная это, иначе воспринимаешь ожесточенные схоластические споры: не «негры», а «черные», не «черные», а «афроамериканцы», не «афро-американцы», а кто там еще? Да пусть называет себя как хочет, но ездит в пассажирском лифте.
Общество традиционных ценностей, проявляя высокое эстетическое чувство, ссылало инвалидов на Соловки (куда следовало бы отправить и Венеру Милосскую), а общество хаотической демократии принимает эстетику, в которую вписываются калеки, и перед ними склоняются даже городские автобусы. Мне тоже смешна возня вокруг разночтений; женщина-председатель — это кто? Как раньше, chairman, или по-новому chairwoman, или компромиссно — chairperson? Но красивая депутатша и chair (-man, — woman, или — person) не помню какой российской партии, рассуждающая на ТВ о том, что только настоящие мужики должны заправлять в стране, — это не только смешно, но и немножко стыдно. В 70-е один диссидент направил в Верховный Совет угрозу; если не будут выполнены его правозащитные требования, он устроит на Красной площади самосожжение своей жены. Замрем перед этим монументом сексизма!
3. Подозреваю, что в нашем отечестве еще долго установления ПК будут вызывать презрительный смех и только. Испытанная формула: с жиру бесятся. И как ни печально, в этом есть правда. Забывается другое: беситься с жиру намного лучше, чем с голоду. Печально как раз то, что вопросы выживания — прекращения стрельбы, своевременной выплаты зарплаты, подвоза продуктов — принимаются за главные вопросы бытия. Они не главные — они базовые, исходные, первичные. Сытость — категория не философская.
Западная цивилизация в ПК обсуждает и решает отнюдь не маргинальные, а как раз основополагающие проблемы личности и общества: взаимоотношения полов, рас, национальностей, возрастных и социальных групп. И любопытно, что американские коллизии разворачиваются совсем по-русски, то есть в сфере слов.
Стариков в Штатах переименовали в «старших сограждан» (senior citizens) — и это не просто красивей и достойней, но и плодотворней, чем заголовок в «Московском комсомольце»: «Насмерть затоптали 80-летнюю бабуську». Явление не существует, пока оно не названо, и от того, как именно назвать, зависит его существование. Пожалуй, это можно счесть краеугольным вопросом искусства.
4. Роль ПК в культуре я бы определил как высококонсервативную. Когда усилиями первой половины XX века оказались сомнительны общественные цели, лживы идеалы, скомпрометированы ценности, смута 60-х легко смела запретительные барьеры, кропотливо выстроенные цивилизацией, религией, моралью. Оставшаяся без табу культура встала перед угрозой потери самоидентификации. По сути своей будучи сводом правил, накопленных традицией, культура репрессивна по отношению к творческому импульсу и оперирует многообразными ограничениями: ширина клавиатуры, рифма, запрет на порнографию, двухмерность экрана, Главлит, условность сцены. Отменить границы — уничтожить явление.
Простой пример: широкое введение four-letter words (четырехбуквенных, то есть матерных, слов) в нормативную словесность свела на нет целый пласт английского языка — нецензурная лексика практически исчезла, оставшись без цензуры. Чарльз Буковски если и шокирует, то ситуациями, а не словами. Так же исчезнет языковая аура «Николая Николаевича» Алешковского, оставив лишь занимательность сюжета — если продолжится губительный процесс высвобождения русского мата. В английском — увы, слишком поздно — на защиту мата встала именно ПК, объявившая эти слова специально мужским способом унижения женщин и тем загнавшая их в спасительную нелегальщину.
ПК выстраивает свои табу на месте разрушенных и отмененных прежних. И опять-таки выясняется, что ничего особенно нового не придумано. Если даже ПК выдвигает несколько иную мотивацию, смысл запретов — в рамках традиций: не обижай слабых, не оскорбляй униженных, не бей по голове братьев (и сестер!) своих меньших. Цветное население не брани, охоту не хвали, инвалида не делай отрицательным, Казанову — положительным, женщину не задень, над дебилом не смейся, над собакой всплакни, матом не ругайся и т. д. Табу, как и раньше, прежде всего — в сфере словоупотребления, что дает надежду на возрождение великого достижения культуры вообще и словесности в частности — эзопова языка, упраздненного за ненужностью демократическим прямоговорением.
