Очевидно, подоспело время родов. Я уже больше не смотрел на Элтам, на старый парк, где я играл, спорил с отцом, завидовал Артуру… Это осталось в прошлом; будущее ожидало меня в Гринвиче. Я развернул коня и помчался во весь опор к маячившим у реки красно-белым стенам дворца.
В голове билась лишь одна мысль — мой сын! Я не смотрел по сторонам, не ощущал ни дорожной пыли, прилипшей к разгоряченному скачкой лицу, ни исходившего от меня запаха пота. Я привязал лошадь и бросился к дверям, отпихнув с дороги грумов и придворных, пытавшихся помешать мне.
Родильные покои находились в глубине Гринвичского дворца. По пути то и дело встречались красивые опрятные служанки, которые мне что-то говорили и явно хотели задержать. Почему? Я слышал слова, но не понимал их.
— Ваше величество, может быть, вам угодно… кубок вина…
— Ваше величество… камеристки еще приводят королеву в порядок…
Я отмахнулся от них, как от роя назойливых мошек, и наконец достиг входа в покои Анны. Две встревоженные женщины преградили мне путь.
— Ваше величество, королева утомлена…
Утомлена! Разумеется, Анна утомлена! Я оттолкнул этих дам и сам распахнул массивные двери.
На первый взгляд родильные покои выглядели безлюдными. Я ожидал, что тут уже началось веселье, плещет вино и служанки пританцовывают от радости. Ведь настал чудесный день, праздник для всего королевства. Прошло более двадцати лет с тех пор, как я впервые взял на руки здорового сына.
В лучах солнца роились пылинки. Весь мир, казалось, должен пуститься в пляс. Я застыл на пороге, переполняемый восторгом, вскинул голову и крикнул:
— Сын!
Спустя мгновение ноги сами понесли меня к моей жене и наследнику Англии, я бежал вприпрыжку, как мальчишка, скользя на полированном паркете длинного зала. Перемахнув через косые солнечные лучи, я схватился за ручку последних внутренних дверей. И вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Оглянувшись, я увидел очередную служанку. Оттолкнув ее, как надоедливого щенка, я ворвался в родильную палату.
— Анна!
Она лежала, откинувшись на объемистые округлые подушки, туго набитые гусиным пером специально по случаю родов. Обрамлявшие ее измученное лицо темные волосы, потеряв свой роскошный вид, раскинулись влажными спутанными прядями. Поднявшаяся мне навстречу рука бессильно упала на покрывало.
Я поднял ее и покрыл поцелуями.
— Благодарю вас, — услышал я собственный голос, — благодарю вас, любимая.
— Генрих… — начала она, но я остановил ее.
Она выглядела совершенно опустошенной.
— Я понимаю, вы совершенно измучены, — тараторил я, чувствуя, как мощная волна благодарности поглотила все мои былые опасения. — Пожалуйста, отдыхайте. Молчите. — Я окинул взглядом комнату. — Где же он?
Я встал с колен. Пальцы Анны слабо дернулись в попытке отвлечь мое внимание.
— Здесь, ваша милость.
Одна из камеристок Анны подняла розовый сверток и вручила его мне. В глубине этого уютного гнездышка я увидел долгожданное личико и приподнял верхний уголок пеленки.
— Рыжий наследник Тюдоров! — воскликнул я. — У него наши рыжие волосы!
— У нее, ваша милость, — пробормотала камеристка. — Королева родила вам здоровую дочь.
Я уставился на бесполое младенческое лицо.
— Дочь?
— Да. Ваша здоровенькая малышка уже проявила характер, она явно знает, чего хочет, — с сияющей улыбкой пролепетала дама.
В смущенном онемении я повернулся к Анне.
— Простите меня, — прошептала она.
Так это правда! В этом розовом свертке опять девчонка! От огорчения я едва не бросил его на пол. Овладев собой, я вернул младенца няне.
Анна умоляюще смотрела на меня. Никогда еще я не видел ее столь смиренной.
— Я не понимаю, — начала она со слезами в глазах. — Все это время… согласно вашим желаниям… гадалки твердили, что Господь поможет Англии, отрекшейся от Рима… Но вопреки этому родилась еще одна бесполезная девочка!
Анна разделяла мое горе. Мы оба стали жертвами неудачи. Совсем не рассердившись, я решил утешить ее.
— Поздравляю, милая, — сказал я. — Вы произвели на свет прекрасную девчушку. Мы назовем ее Елизаветой, в честь наших матерей. И не сомневайтесь, вскоре у нее появятся братья.
Шапюи, злорадный императорский посол, топтавшийся возле родильных покоев, пылко выразил «соболезнование» по поводу рождения Елизаветы. Не замечая его, я оцепенело, как в тумане, прошел мимо прямо в дворцовую церковь.
В дарохранительнице лежал освященный хлеб. Его бледная плоть просвечивала через хрустальные стенки затейливого резного сосуда. Плоть Христова, мне необходимо узреть Его, дабы задать ему важные вопросы… и услышать столь необходимые мне ответы.
Я преклонил колени, опустившись на холодные плиты, отказавшись от удобных парчовых молитвенных подушек. Я нуждался в пробуждении острых чувств, в твердой опоре и, словно в забытьи, ощущал близость парящего духа, сгустка хаотических переживаний. Быть может, он видим и осязаем…
Я обрел дочь. Сын жил лишь в моем сознании. Не ведая будущего, я упорно представлял себе образ сына, называя его по имени и мысленно проживая его жизнь. А родившийся ребенок оказался девочкой.
Англия по прежнему оставалась без наследника. К одной принцессе добавилась вторая. Господь всемогущ. Он подарил Сарре сына, несмотря на ее преклонный возраст. Он послал сына и святой Анне, возносившей молитвы Илие. Он дал сына святой Елизавете, хотя она давно не вынашивала детей. Ведь предрек же ангел Аврааму, усомнившемуся в обещании Всевышнего: «Для Господа нет невозможного». Поскольку Он мог легко послать мне сына, но не послал, я вынужден честно признать: Бог намеренно лишает меня наследника. Но почему? Почему?
Я так долго и пылко взирал на священную гостию, что она начала дрожать, расплываться и мельтешить перед глазами. «Ответь мне! — взывала моя душа. — Ответь мне!»
Одна мольба билась в моей голове, и я жаждал услышать Его глас… но напрасно. Почему Господь пренебрег моими мольбами? Я пришел к Нему с разбитым сердцем, в душевном смятении, а получил высокомерное молчание. Неужели вот так Он обходится со слугами Своими?
«Ответь же мне!»
Если бы Господь принял человеческое обличье, я взял бы Его за плечи и сильно тряхнул. Более того, у меня возникло почти неодолимое искушение подняться, схватить гостию и наорать на нее.
Богохульство из богохульств! О чем я помышляю? Именно так соблазняет нас дьявол во дни слабости, ввергая в бездну греха.
О Господи, душа моя исполнена страха — дьявол пытается овладеть мной, а я слишком обессилен, чтобы противостоять ему. Тяжко на сердце у меня, жестокие муки терзают его. Чем я не угодил? Почему отвергаешь меня? Ответь мне!
Но ответом мне служила лишь глухая тишина. Значит, Господь совершенно отказался от меня. Я так согрешил против Него, что Он не желает даже говорить со мной. Он покинул меня, отдав во власть Сатаны.
Шатаясь от изнеможения, я побрел к выходу из церкви.
Снаружи толпились люли. Весь двор собрался, чтобы лицезреть и ублажить своего короля. Нельзя показывать, что Всевышний не внял моим стенаниям, никто не должен догадаться, что глава английской церкви поссорился с Владыкой Небесным.
Я воздел руки.
— Восславим Господа! — воскликнул я («поразим Его» — билось в моей голове). — Он послал нам сегодня самую прекрасную принцессу из рожденных доныне в Англии!
Радости придворных не хватало воодушевления, и на лицах отразилось недоумение. Тем не менее они с облегчением последовали моему примеру, и я остался доволен ловко сыгранной ролью. Все чаще и чаще начал я убеждаться в том, что умение скрывать свои мысли дает нам огромное преимущество перед другими. Глаза вовсе не должны быть зеркалом души, а слова — дышать искренностью. Во всяком случае, простая правда до сих пор ввергала меня в одни неприятности.
— Да! — улыбнулся я. — Принцесса Елизавета будет крещена через десять дней… и мы полагаем, что вы почтите своим присутствием столь славную церемонию.
Я разочаровал подданных, не дав насладиться зрелищем плачущего или разъяренного короля, и они быстро разошлись, не имея больше никаких причин задерживаться.
Все, за исключением Кромвеля, который направился вслед за мной в мои покои, сохраняя почтительную дистанцию. Я пригласил его войти, и он смиреннейше проскользнул в дверь. И замер в ожидании.
— Плохо, — начал я. — Очень скверно.
В сущности, невыносимо. Душу терзали сомнения, но Кромвелю я хотел представить свое незавидное положение лишь в политическом свете.
— М-да, пожалуй, неладно, — согласился он.
Зачастую, вступая в разговор, он повторял сказанное мной. Вполне безопасная позиция.
— Пожалуй, я выставил себя дураком! — неуместно рявкнул я, вдруг взглянув на себя со стороны, глазами обычного человека… а заодно и с точки зрения Франциска и Карла. — Во всех наших декларациях придется исправить кое-какие буквы: «официальное извещение о рождении здоровой принцессы».
