надо же! Чего захотел — живого Петра I увидеть за 20 копеек!» И вот на этом заканчивался аттракцион.
Вот так и мы в нашей жизни — порой за 20 рублей или 20 копеек хотим увидеть живого Христа. Нет. Надо подвизаться, надо трудиться, надо жить напряженной духовной жизнью, потому что человек что посеет, то и пожнет: сеющий скудно — скудно и пожнет, сеющий щедро — щедро и пожнет.
Приходилось батюшке решать и вполне серьезные церковные проблемы. О. протоиерей Павел Недосекин оставил воспоминания о том, как его и еще четверых священников-посетителей о. Иоанн привлек к решению вопроса, как поступить со священником, во время Божественной литургии по неосторожности выплеснувшим часть Святой Крови на антиминс. Характерно, что правящий епархией митрополит, которому священник принес покаяние, сказал ему: «Вот что, брат, вина твоя велика. Поступим так: ты пока не служи, а езжай к отцу Иоанну Крестьянкину в Печоры. Как он решит с тобой, так и будем делать». И суд батюшки был милостивым, но и притом справедливым.
Множество мемуаристов утверждают, что батюшку вообще невозможно было увидеть рассерженным или строгим. Однако это далеко не так. Когда нужно, отец Иоанн мог быть суровым и даже грозным. Мог прямо спросить человека: «Зачем Вы приезжаете ко мне, если не исполняете моего благословения?»
«Ласковость отца Иоанна одновременно была чужда сентиментальности, слащавости, потому что она сочеталась со строгостью. Потом я поняла, что это вообще особенность старческого поведения. Старец прямо и строго говорил мне о моих недостатках, но я всё равно уходила от него утешенная» (Т. Горичева).
«Когда батюшка обличал в чем-нибудь, чувствовалось, с какой болью он переживает за душу того, кого приходится обличать. Один раз я его видела очень грозным, тогда он на проповеди обличал монахов. Слова обличения произносились с такой силой, что меня охватило сильное волнение» (Г. П. Коновалова).
«Батюшка, между прочим, был очень строгим — он делал замечания, если кто-то разговаривал во время богослужения; но помню, как однажды молодые монахи в ответ на его замечания стали шутить, и батюшка, расстроенный, встал в уголок и усердно молился <…> Но потом те же монахи стали относиться к нему как к старцу, стали ходить за советом. <…> Вообще батюшка был чтитель канонов, считал, что каноны написаны Духом Святым. Он, например, строго придерживался убеждения, что священство имеют право принимать только те, кто не имеет канонических запрещений. <…> Строго относился к благословению на супружество. Считал, что люди должны быть женихом и невестой не менее трех лет, чтобы хорошо узнать друг друга перед тем, как венчаться. Так же считал, что разница в возрасте не должна превышать пяти лет, в ту и другую сторону (старше — младше). При благословении на монашеский путь считал обязательным получение материнского благословения» (протоиерей Олег Тэор).
«В нужные моменты откуда-то являлась в нем и целительная строгость. Он мог показать согрешившему со всей определенностью конечный результат его поступка. И в обычной для него атмосфере доброжелательности это предупреждение звучало устрашающим громом, обещавшим скорую беду. Он мог сказать: „Ты сделал шаг в ад“, если человек уже устремился в том направлении» (монах Алексий).
«Он всегда учил именно церковному пониманию канонически утвержденной дисциплины в Церкви. И если я тогда, по неофитскому легкомыслию (а крестился я и начал воцерковляться только на 25-м году жизни), порой позволял себе вполне, так сказать, еще „по-мирски“ и весьма иногда злопыхательски критиковать вынужденный в то советское время известный сервилизм церковной власти по отношению к сильным мира сего, он мягко, но самым строгим и определенным образом пресекал мои диссидентские настроения, уча тому, что без дисциплины и духовно осмысленного почитания церковной иерархии может наступить только всеобщее разорение Церкви. При этом он особенно настаивал на том, что, как бы мы критически порой ни относились к действиям отдельных носителей этой власти, подчиняться им всё равно остается нашим непременным духовным долгом. И если такое здравое, без ненужных страстей, отношение к церковной власти мы сохраним, то Господь Сам в конце концов всё выправит и приведет церковный корабль, несмотря даже на все немощи кормчих, в гавань Своего Царства. В противном же случае пределов нашему критиканству не будет, а в итоге будет только сплошной грех своеволия и полный развал церковной жизни.
И в этом отношении он всегда был очень строг, и, если я порой в беседе с ним по наивности своей ненароком увлекался излишним критиканством, он просто затворял мне рот ладонью, и на этом я иссякал. Вообще он часто говорил: „Осуждать других гораздо проще, чем самого себя. Смотрите на себя и следите только за собой — это гораздо важней. И если бы мы все это поняли и все это делали, то у нас бы уже почти рай наступил и критиковать-то было бы уже и некого. Всегда осуждайте только себя, только себя, а поводов у нас для этого — несть числа, несть числа“» (диакон Георгий Малков).
Строгим о. Иоанн был и в отношении любых проявлений расхлябанности, небрежности, несоответствия нормам и канонам. Он любил, чтобы всё было красиво и гармонично — и в храме, и вне его. Женщине, на которой было светло-синее пальто и коричневый платок, мог сказать:
— Вот и пальто у тебя хорошее, теплое, и ко времени, и красивое. Только вот платочек-то… Холодно? Да я знаю, что холодно. Но уж надо, чтобы всё одно к одному подходило, чтобы красиво было. У Бога всё должно быть красиво. Это я тебе точно говорю, это не кокетство никакое, так должно быть.
Свидетели записали и такой диалог батюшки с приезжим священником, одетым в гражданскую одежду:
— Батюшка? Я помню. А что же Вы не в своем виде?
— Да у меня подрясник только один, служебный.
— Ну, сшейте из штапеля, копейки будет стоить — а чтоб быть в своем виде. А когда вижу священника не в своей одежде — мне кажется, это такое унижение достоинства Церкви.
— И сшить-то негде. Да к тому же это у вас тут, в монастыре, хорошо, а у нас в мире такие бури, такие ветры.
— Да я не верю в эти ветры… Только всё должно быть в своем виде: девушка как девушка, юноша как юноша, священник как священник. А я вот знаете, как делал? Полы-то можно закинуть вот так, на плечи, сверху пальто, а пришел куда надо — и в две минуты в своем виде.
Но в абсолютном большинстве случаев батюшка всё же понимал и прощал человеческие слабости. «За двадцать пять лет моего пребывания рядом с отцом Иоанном только пять раз
