него за день, а то и скорей легко можно добраться. Князь! Князь! — повторил он с горечью. — Этот князь уже домогается прав на всю нашу землю, по всем дебрям охотится и вместе со своими ратниками творит что вздумается… Лютый человек, к нему в лапы попасть — всё равно, что в пасть голодному волку… Ну, да и на волков люди находят управу.
Немец промолчал.
— Ваш ведь это князь, не чужой, — наконец, сказал он, — народу нужен глава и вождь, а то… что он станет делать, если нападёт враг?
— Да хранят нас от этого боги! — воскликнул старец. — Мы знаем одно: покуда мир, до тех пор у нас и воля. Придёт война — и за нею следом неволя. А кому от войны корысть? Не нам, а князю нашему и его холопам. У нас враг сожжёт хаты, угонит скот, а они невольников и добычу захватят себе. Дети наши погибнут, а кто падёт на войне, тому и курган не насыплют, а слетятся вороны и расклюют его тело… Он вздохнул.
— Видно, могуществен князь… тот, что в городище живёт? — спросил Хенго.
— Боги могущественнее его, — проворчал Виш, — да и у народа, когда надо, хватает силы… А мне и дела до него нет, я плачу дань, какую он велит, — и знать никого не хочу, ни князя, ни всего племени Лешеков[56].
— Вы сами себе господин, — льстиво сказал Хенго.
— Верно, — подтвердил Виш. — А не дадут мне тут жить по своей воле, что же? Как отцы наши уходили, так и я уйду со своими в другое место, куда ещё не дошли война и неволя. Вспашу новую межу на чёрных волах и стану жить.
Ехидная усмешка едва заметно скользнула по губам немца.
— Эх, да что там! — воскликнул он. — Вот если бы вы мне растолковали да показали дорогу на Гопло[57] к княжескому терему, я бы, пожалуй, потащился туда… взглянуть и на те края.
Хозяин подумал с минуту.
— Отчего же? Попытайте счастья, — сказал он. — Из ваших там уже не один побывал, и, верно, не одного вы там встретите. У князя жена родом из немецкой земли, так и он хотел бы нами править на немецкий лад.
Старик встал с камня.
— Солнце ещё не село, ноги у вас не болят? — спросил он. — Подымемся на гору вон за этим лесом, оттуда далеко видно… Там я легко укажу вам дорогу… Хотите пойти?
Немец оставил лук и пращу в доме и, оказавшись почти безоружным, колебался.
— Как? С голыми руками? — спросил он.
— Я тут на своей земле, — сухо ответил старик, — меня тут и зверь почитает. Кроме этого, — прибавил он, доставая из-за пазухи рог, — иного оружия мне не надо. Едва только звук разнесётся по лесу, дома сразу его поймут.
Они отправились. От ручья отлого тянулась в гору зелёная лужайка, ведущая к лесу. Старик отыскал в засеке лаз и тропинку. Вскоре они очутились в глухой тёмной чаще, но и тут Виш, хотя не видно было и следа дороги, двигался уверенно, как у себя дома, почти не глядя по сторонам. Хенго пробирался за ним, оба шли молча. Невысокий холм, поросший лесом, постепенно и незаметно подымался вверх. В густых зарослях тучами вспархивали птицы с ветвей, на которых уже примостились на ночь. Казалось, они сердились на старого хозяина, нарушившего их покой. Мелькнули синие крылья сизоворонки; брюзжа, взлетела сорока в белой юбке и, то присаживаясь, то срываясь из-под ног, пустилась их провожать, продолжая браниться. Притаившаяся за деревом лиса вильнула жёлтым хвостом, прошмыгнула мимо и исчезла в норе. В ветвях пробирались белки, с такой ловкостью перепрыгивая с одной верхушки на другую, что их едва можно было разглядеть. Старик то и дело поднимал голову к бортям, которых было множество на деревьях; последние запоздавшие пчелы возвращались с лугов со взятком, спеша укрыться до росы, чтобы не отяжелели крылья.
Так они шли, все более углубляясь в чащу. Немец, не привыкший ходить пешком, с трудом поспевал за старцем. Вдруг лес расступился, открыв плоскую вершину холма, поросшую густой травой. Посреди широкой ровной поляны возвышался могильный курган, с которого видно было далеко вокруг, насколько хватал глаз. Вид был величественный и прекрасный… Взирая отсюда на свои владения, Виш поистине мог себя чувствовать господином. Окинув взглядом лежавшие у их ног неизмеримые просторы, Хенго остановился в восторженном изумлении. Перед ними простиралась долина, почти вся покрытая лесом. Заходящее солнце заливало её ярким сиянием, а лучи его цеплялись за верхушки деревьев, отражающихся в золотых озёрах и в поблёскивающих среди лугов лентах рек. С высоты весь этот край, весь мир казался сплошным дремучим лесом, широким, как море, и, как морская гладь, синеющим вдали. И, словно волны, колыхались верхушки ближних деревьев… Сквозь темно-зеленые сосны и ели кое-где пробивалась майская зелень лугов, молоденьких золотистых лип и берёз. Дальше, среди тесно сбившихся деревьев, глаз уже ничего не мог различить, кроме вершин, над которыми кое-где одиноко устремлялись ввысь макушки старых исполинов. Оттуда доносился глухой, едва уловимый шум… Только в двух местах к небу подымались сизые клубы дыма, не тронутые ни малейшим дуновением ветерка… На небосклоне длинными полосами стлался вечерний туман.
Виш показал немцу направо.
— Вон там… на ваших лошадях вы к концу дня легко туда доберётесь. Держитесь ближе к реке, а как пересечёте впадающие в неё ручьи, ищите брод и переходите на другую сторону.
Он хотел было ещё что-то сказать, когда слух его, привыкший улавливать и понимать малейший шорох, привлёк какой-то отдалённый звук. Он остановился и, опустив голову, стал прислушиваться.
Теперь и Хенго услышал доносившийся из долины глухой топот, который, казалось, приближался. Виш нахмурился и, показывая рукой направление, спросил:
— Поняли? А теперь, — прибавил он, — идёмте: боюсь, мы выманили волка из лесу. Я слышу топот… Кто-то едет, не иначе, как княжьи холопы, отъявленный сброд, уж эти никогда не уходят с пустыми руками. Слуги его и посланцы… Зачем? Одним только им ведомо. Куда? Не иначе, как к Вишу, у которого припрятан старый мёд…
С юношеской стремительностью старик повернулся и, почти не замечая немца, двинулся вниз той же дорогой, по которой они поднимались сюда. Но теперь он шёл быстрее, и вскоре, выйдя из лесу, они увидели сквозь редеющие деревья зелёный луг, а за ним едущих вдоль реки всадников. Хенго с любопытством уставился на них.
Впереди ехал предводитель, за ним по двое в ряд ещё четверо… В первом легко было узнать старшего: статный конь и пышный
