Чтобы избежать очередей – а карточки в итоге охватывали почти четверть миллиона горожан – все административные районы-«части» Петербурга были распределены не только по двум «запасным магазинам», но и по дням недели. Например, жители Выборгской стороны всю зиму получали муку только в «Троицких магазинах» и только по пятницам.
Ответственный за выдачу хлебных карточек «частный пристав», начальник полиции соответствующего района, в день, когда его район получал муку, обязан был неотлучно находиться при соответствующем «магазине», наблюдая за документами и порядком в очереди – как гласил приказ губернатора, «дабы обыватели с большею поспешностью удовлетворяемы были, соблюдая вежливость, тишину и пристойность…»
В результате проведенной работы, с декабря 1817 г. каждый постоянно проживающий в Петербурге совершеннолетний мужчина мог приобрести по сниженной цене, близкой к обычной в это время года, около 15 кг ржаной муки еженедельно. Что позволяло каждый день выпекать примерно 3 кг «черного» хлеба для каждой семьи – с учетом детей и женщин количество льготной муки выглядит скромным, но позволяющим избежать голода и сильного недоедания.
Отпускную цену хлеба по карточкам установил сам царь Александр I – как он сообщал в письме губернатору Вязмитинову, «не свыше 20 рублей, дабы заставить монополистов понизить вольную цену, корыстолюбием их определяемую».
«Не подвергая жителей опасности…»
Вопреки замыслам царя, «вольные» цены той зимой существенно понизить так и не удалось. Льготная продажа хлеба по предъявлению «свидетельств» лишь остановила их резкий рост и дала незначительное падение – в декабре 1817 г. по сравнению с предыдущим месяцем цена опустилась всего на пару рублей, до 28 руб. за куль ржаной муки. Лишь к февралю следующего 1818 г. куль стал стоить 26 руб. 50 коп. Но в марте и апреле, когда транспортные каналы ещё не освободились ото льда, а весенняя распутица перекрыла и так незначительный сухопутный подвоз, рыночная цена за куль вновь поднялась почти до 28 руб.
Цены на хлеб в Петербурге опустятся до привычных лишь к середине лета 1818 г., когда три системы каналов насытят столичный рынок привозным зерном. Введённые царём первые в русской истории талоны и карточки – «Свидетельства для получения из запасных магазинов ржаной муки за установленную цену» – позволили столице Российской империи пережить ту зиму без потрясений. Но для высшей власти подобная гримаса хлебного рынка стала именно потрясением.
Возникший на ровном месте, без недорода и войны, дефицит товарного хлеба неприятно поразил лучших администраторов империи. Уже в январе 1818 г. фельдмаршал Барклай-де-Толли, прямо предложил запретить продажу хлеба за границу в текущем году. Один из главных творцов победы над Наполеоном опасался сложностей в «закупке потребного количества провианта для войск». Петербургский губернатор Вязьмитинов активно поддержал идею «запрещения выпуска хлеба за границу».
Однако после бурных дискуссий, весной 1818 г. министры империи сочли необходимым «отпуск хлеба за границу оставить на прежнем основании без всякого ограничения». Официально это объяснялось тем, что резкие перемены и метания на хлебном рынке «сопряжены с неизбежным испугом и погружением народа в уныние». В реальности казна, истощенная и обременённая огромными долгами по итогам войн с Наполеоном, просто не могла отказаться от доходов хлебного экспорта на фоне высоких цен в Европе.
Впрочем, некоторые сугубо технические выводы по итогам «хлебных карточек» 1817 г. со стороны правительства Александра I последовали немедленно. Так по личному распоряжению царя уже в 1818 г. в Петербурге на набережной Обводного канала знаменитый архитектор Василий Стасов, основоположник русского ампира, начал строительство третьего в столице «провиантского магазина».
![]()
Современный вид на один из корпусов Измайловского «провиантского магазина», построенного архитектором Стасовым
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Специальные «магазины» для Петербурга в том же году создадут в Рыбинске, там, где от Волги тянулась к столице Мариинская система каналов – это будут особые склады, для хранения запасов хлеба зимой, чтобы с началом весенней навигации их можно было быстро перевезти в Петербург.
В том же 1818 г. царь установил предельные нормы вывоза ржаной муки из Петербурга в Финляндию с откровенной формулировкой – «невозможно допустить закуп оной в большем количестве, не подвергая опасности жителей Столицы».
История без рефлексии
В конце царствования Александра I массированный хлебный экспорт из России упадёт сам – без всякого запрета властей, под воздействием чисто рыночных причин. Уже в 1818 г. вывоз ржи – основы питания русского населения – сократится почти в 3 раза, а к началу 20-х гг. XIX в., в связи с резким падением европейских цен, хлебный экспорт надолго потеряет свою ажиотажную привлекательность.
В итоге первый исторический пример «голодного экспорта» – массовой продажи зерна за границу на фоне недоедания собственного населения – в верхах империи останется так и не осмысленным, позабытым курьёзом из эпохи царя Александра I Благословенного. Но, что даже удивительнее – сам факт первых в отечественной истории «хлебных карточек» тоже совершенно не сохранится в памяти русского общества.
В сословных верхах никакой рефлексии тех событий не будет и следа. В многочисленных мемуарах российского дворянства той эпохи тщетно отыскивать хоть малейшие упоминания о тех событиях. Поразительно, что при этом сразу из нескольких воспоминаний мы можем детально узнать о маскарадных костюмах, блиставших на балу, устроенном царским двором по случаю спешного отъезда из Петербурга в ту осень 1817 г. «Все были замаскированы с головы до ног: Maman – волшебницею, Императрица Елизавета Алексеевна – летучею мышью, я – индийским принцем с чалмой из шали…» – это первое, что отыщется в мемуарных источниках о той осени. Зато о событиях, затронувших буквально сотни тысяч рядовых обывателей столицы никаких воспоминаний нет совершенно.
Пока питерские мастеровые и приказчики толкались в очередях у «хлебных магазинов», зажав в руках выданные полицейскими «приставами» клочки бумаги (которые их потомки назовут карточками или талонам), высший свет жил своей привычной жизнью. Для верхов полуторное повышение цен на продукты и хлопоты у «запасных магазинов» остались совершенно незамеченными.
Как раз к осени 1817 г. в Петербург, после многолетнего лицейского обучения, вернулся юный Александр Пушкин – ещё не великий поэт, но типичный представитель российского дворянства. Будучи всего лишь «коллежским секретарём», 19-летний Пушкин искренне считал себя нищим. По воспоминаниям приятелей, в ту осень он мучительно думал, как бы купить «бывшие тогда в моде бальные башмаки с пряжками» и изредка развлекался бросками золотых монет в воды Фонтанки, «любуясь их блеском в лучах солнца». Естественно, что на подорожание ржаной муки будущее солнце русской поэзии внимания не обратило…
В начале XIX в. среди жителей России насчитывалось не более 5 % грамотных – вне дворянского и купеческого сословия умение записывать события и мысли в ту эпоху близилось к нулю. Поэтому у нас нет и воспоминаний «низов» о хлебных талонах царя Александра I. Даже о кровавых наполеоновских войнах, потрясших сотни тысяч, мемуарные записи солдат и крестьян можно пересчитать по пальцам одной руки. Но в Петербурге зимой 1817-18 гг. ничего потрясающего не случилось, голод предотвратили, бунтов и трупов на улицах не было – соответственно не случилось и мемуаров «низов» на тему хлебных очередей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Нет ни следа тех событий и в столичных газетах. Во-первых, в ту эпоху петербургских газет не наберётся и полдюжины, а во-вторых, типичное содержание публикаций этих небольших листков о внутренней политике выглядело вот так: «Уволенный от военной службы Майор Князь Василий Голицын принят по прежнему ко Двору Его Императорского Величества Камер-Юнкером 5 класса…»
