Ещё в 1928 г. в брошюре, выпущенной Музеем антропологии и этнографии к специальной выставке «Огонь в истории культуры», правильно формулировалась линия советской науки в этом вопросе: «В прежнее время источником знакомства человека с огнём считали удар молнии в дерево, лесные пожары, извержения вулканов, воспламенение сухих ветвей дерева от взаимного трения во время ветра. В настоящее время ни одна из этих теорий не может считаться правильной: открытие огня и различных способов его добывания произошло в процессе труда, при решении других технических задач: человек познакомился с огнём во время работы над усовершенствованием своих орудий производства»[612]. К прежним возражениям против перечисленных в этой брошюре теорий здесь достаточно добавить возражения против некоторых новых аргументов. Ссылаются на некоторые виды животных, приспособившихся к использованию тепла стынущей лавы; ссылаются на то, что в начале плейстоцена вулканическая деятельность была развита гораздо сильнее, чем в настоящее время[613]. Но как бы она ни была развита, наш троглодитидный предок оказался бы прикованным, как соответствующие виды животных, к районам вулканической деятельности, а мы видим его в шелльскую, ашёльскую, мустьерскую эпоху и там, где вулканической деятельности не могло быть. Следовательно, придётся предположить, что он, переселяясь, разносил с собой огонь на тысячи километров. Возникает лишь новая загадка: как он это делал? Из опыта современных отсталых народов мы знаем, что техника переноса тлеющего огня на значительное расстояние даже сложнее, чем техника добывания огня, — требуется особый сосуд, запас совершенно сухого трута в какой-либо корзине или плетёнке, тысячи предосторожностей. Ясно, что обезьяночеловек не мог этого делать. Но он переселялся на огромные расстояния, возможно, следуя за стадами животных. Длительное обитание на одном месте, как в пещере Чжоукоудянь, было редчайшим исключением, да и там вероятнее предполагать не оседлость, а периодические посещения пещеры синантропами. Теория же о стадии систематического хранения природного огня, в любом варианте, волей-неволей приписывает троглодитидам оседлость (так как мысль о систематической транспортировке огня в нижнем палеолите надо отбросить).
Другой недостаток этой теории — в её психологизме. Категория рационального изобретения, подыскивающего средства для достижения заранее осознанной полезной цели, не должна применяться к истории древнекаменной техники. Там действовала многовековая эволюция, а не индивидуальное открытие. Согласно указанным теориям, ископаемый предок человека имел представление о полезных свойствах огня до того, как практически с ним познакомился. В действительности, как мы видели, он практически познакомился с огнём раньше, чем составил представление о его полезных и вредных свойствах, да и вообще в строгом смысле не имел «представлений».
IV. Этапы освоения огня
Медленно эволюционируя, древняя техника изготовления каменных орудий попутно заставляла троглодитид всё чаще встречаться с огнём. Переход от шелльских орудий к более тщательно отёсанным ашёльским, далее, от двустороннего обтёсывания — к мустьерской технике сколов, включающей стёсывание и подтёску нуклеуса, откалывание пластин, вторичную обработку отщепов многими ударами, — всё это есть нарастание техники, основанной на принципе удара: восходящая линия ударной техники, кульминационная точка которой в мустье совпадает с первыми зачатками отжимной техники. Отжимная техника не даёт искр при изготовлении орудий, ударная же чем больше развивалась, тем больше требовала ударов камнем по камню, тем больше искр, тем чаще, следовательно, сопровождалась непроизвольными возгораниями подстилки мест обитания. Возрастала тем самым статистическая вероятность распространения этого огня на лес и степь вокруг. Эти количественные изменения привели к новому качеству — к началу «приручения» огня, т. е. обуздания его отрицательных проявлений и медленного выявления в этом обузданном огне отдельных полезных свойств.
Как мы убедились, об «открытии» огня не приходится вообще говорить, — он появился помимо воли и сознания троглодитид. От них потребовалось «открытие» обратного рода: как сделать, чтобы огонь не возникал. С ростом ударной техники этот гость стал слишком назойливым, он уже не мог быть безразличным, а становился вредным. Та же пещера Чжоукоудянь показывает слабую тенденцию локализовать воспламенимую часть места обитания: если в нижних слоях, по сообщению Пей-Вень-чжуна, «кострище» совпадает с местом обитания и орудия синантропа равномерно находятся на всём его протяжении, то в верхних слоях, т. е. тысячи лет спустя, картина несколько иная: кострище занимает лишь часть пола, орудия размещаются не столько в кострище, сколько вокруг него.
Ещё отчётливее замечается такая тенденция при сравнении двух горизонтов пещеры Киик-коба. Нижний горизонт Киик-коба лишён каких бы то ни было признаков локализации тёмного угольного слоя, который заполняет весь грот, нет находок кремней или костей вне его. С внешней, открытой стороны грота кремневые находки простираются и туда, где нет потемнения, но Г. А. Бонч-Осмоловский полагает, что оно здесь уничтожено корнями кустарников и деревьев. «Вся разнообразная продукция кремневой техники (нуклеусы, орудия, осколки), — пишет Г. А. Бонч-Осмоловский, — распределена в общем в совершенно одинаковой пропорции по самым различным уголкам грота, хотя всё же к периферии её несколько больше, чем к центру»[614]. Остаётся впечатление, что палеоантроп здесь как бы жил на кострище, вернее, кострище охватывает всю территорию его жилья, его места обитания, — в действительности это прогоревшая или неоднократно прогоравшая настилка пола. Верхний горизонт Киик-коба очень сходен в этом отношении с нижним, здесь тоже кострище охватывает почти всю площадь обитания, но всё же на её периферии в гроте уже имеется с некоторых сторон узкая полоса, где нет потемнения, но есть находки. За пределы грота, к природной растительности кострище уже не распространялось; ещё важнее, что кострище сгущается к глубине грота. «Странно, — замечает Г. А. Бонч-Осмоловский, — что костры раскладывались не посередине грота, а в глубине его, в самом низком из доступных углов, где высота свода (над уровнем IV слоя) сейчас не превышает 165 см; в то время свод, несомненно, нависал ещё ниже»[615]. Странность разъяснится, если только признать, что дело идёт не о «раскладывании костров», а о сдвигании настилки «гнезда» для детёнышей в низкую заднюю часть грота; это допущение подкрепляется наличием тут же чего-то вроде спальных ямок.
Эти примеры свидетельствуют о медленной, едва заметной эволюции в сторону отстранения трута (настилки) от искры. Конечно, те же примеры показывают, что настилка всё же прогорала, но такое отстранение снижало вероятность возгорания (на первых порах, наверное, лишь в той мере, в какой возрастала вероятность возгорания в связи с расширением ударной техники). Это было ещё первыми рефлекторными шагами к борьбе с огнём.
В мустьерскую эпоху признаки локализации настилки, её обособления от места изготовления орудий заметно прогрессируют. А раз был налицо способ избегать непроизвольного возгорания, значит, тем самым, возникала возможность применять это средство или не применять, возникала возможность перехода от непроизвольного появления огня к произвольному.
В конце мустье впервые наметился и иной путь, ведущий к той же возможности, но не отстранением трута, а устранением искры: появилась отжимная техника как альтернатива ударной. Но развилась отжимная техника только в верхнем палеолите, что и означало резкое сокращение шансов непроизвольного возгорания, если даже и продолжался использоваться настил жилья прежними материалами. Ещё дальше ушла каменная техника от возникновения искр с переходом к сверлению и шлифованию, которые, однако, таили в себе новые неожиданные возможности возникновения огня.
Чтобы завершить обзор путей, которые вели к преодолению непроизвольных возгораний, надо сказать о тушении огня водой. На первый взгляд это открытие кажется простым. Но не случайно цитированная выше якутская легенда ставит его в один ряд с открытием добывания огня: добрые духи залили распространившийся огонь водой, и «с этого времени якуты научились и добывать огонь и тушить его»[616]. В палеолите не было ещё сосудов большой ёмкости, носить воду было нечем. Следовательно, залить можно было разве только малый огонь. Дождь лишь спорадически тушил огонь, поскольку последний и не поддерживался. Устойчивого, связанного с постоянной жизненной практикой представления о взаимоотношениях огня и воды не могло быть. Оно возникло в связи с техникой сверления (кости, камня, дерева): при сверлении камня необходимо подливать воду, при применении же такой техники к дереву повседневный опыт тысячекратно фиксировал, что без подливания воды возникает огонь, подливание воды — его устраняет. Дальнейшая утилизация открытого таким образом антагонизма воды и огня развивалась в неолите по мере развития производства глиняной посуды.
