Большая Козакова в комических ролях, кажется, имеет большие дарования: ее ловкость, притворство и веселый характер не может не нравиться публике.
Рычкова довольно приятна в представлениях невинной девицы и ловкой служанки. В балетах она, кажется, превосходит других танцовщиц своими дарованиями. Краснова в представлениях деревенской девицы в опере «Ям и посиделки» умела соединить приятность голоса и пленительную наружность с невинностью и скромностью, приличною поселянке.
Олешева весьма утешительна и весела в своих представлениях. В «Филаткиной свадьбе» можно было видеть великую ее способность к комическим ролям.
Степанова при своей развивающейся способности к нежным и чувствительным представлениям обнадеживает публику скорым приведением своих дарований в лучшее совершенство.
Ремизова в роли служанок и деревенских девиц весьма хорошие имеет способности.
Лыгова к комическим представлениям весьма способна, ловка, проворна и смела.
Кубышкина в опере «Девишник и крестьяне» довольно удачно и приятно явилась перед публикою в роли Параши и Вари», и т. д.
Далее находим известие и про искусство крепостных актеров театра Каменского, таланты которых у всех коннессеров театра заслуживают всеобщее одобрение. Так, говорится, что «игра актера Барсова в трагедии „Коварство и любовь“ довершила весьма чувствительную картину, извлекшую слезы у зрителей»; актер Городецкий «умел вынесть весьма удачно чрезвычайные терзания», а Протасов хорошо «представил коварного интригана». В драме «Юлия» появление господина Барсова, его терзания и любовь к дочери пленяли публику до слез.
Протасов в комедии «Бот» превосходно изобразил характер грубонравного и добродетельного английского купца, а Жбанов в роли полковника заставил нас иметь надежду, что незадолго будем в нем видеть непосредственного актера. В трагедии «Леар» («Король Лир»), сочинение Шекспира, господин Барсов оказал свои отличные дарования в трогательной роли древнего английского короля Леара; Кузьмина – в любезной и чувствительной его дочери Корделии; госпожи Соколова и Миняева – в пленительных ролях приверженного к несчастному царю вельможи и геройского его сына, и т. д. В опере «Ям» восхищалась орловская публика музыкою Каменского и приятным пением его актеров Кравченко, Леженка и Жбанова, в этой опере забавно отыграл актер Пирожков безобразного Филатку, и т. д.
По словам графа М.Д. Бутурлина, все певцы и танцоры, восхваляемые неизвестным автором записок, были ниже всякой посредственности; вот что он рассказывает про этого хваленого первого тенора Кравченко: «Он был на сцене чистый холоп, пел столько же носом, сколько горлом, не расставаясь никогда с носовым платком, который он комкал в руках и в который поминутно плевал». Второй будто бы тенор Миняев более шевелил губами и махал руками, нежели выпускал звуки из уст, и потому трудно было определить, к какой категории принадлежал его голос. Чего-либо похожего на бас в труппе не было, хотя лица, предназначенные для басовых партиций, силились реветь брюхом. Дворовая девка, дурнолицая примадонна, обладала пронзительным писклявым голосом, была превысокого роста и имела также свой собственный шик, состоявший в почти беспрерывном поворачивании головы к одному плечу. В балетах особенно был хорош первый танцор Васильев, росту необыкновенно высокого, в телесно-цветном трико, с плохо обритою бородою, пускавшийся в грациозные позы. Когда он совершал прыжки, называемые антраша, голова его уходила почти в облака сцены.
Из балетов на сцене графа шли «Амуровы шутки», «Необитаемый остров» с морскими сражениями, кораблекрушением и громовыми ударами, «Русские пляски», «Сельские увеселения» и разные дивертисменты, из опер давали: «Дианино древо» с мифологическим костюмом, «Коза papa, или Редкая вещь» с испанским костюмом Бабы-Яги, «Три брата горбуны» с турецким костюмом, «Трубочист» и другие. Театральные декорации, по словам панегириста театра Каменского, бывали украшены проспектами городов, деревень, островов, крепостей, замков, рощ, садов, полей, лесов, гор, моря и кораблей; при лучезарном солнце, светлой луне, громах и молниях, пальбах, кораблекрушениях и сражениях на сцене являлись цари, царицы, герои, князья, графини и крестьянки, воины, граждане и купцы, ремесленники и поселяне, также философы и сочинители, профессора и доктора, судьи, приказные и полицианты. Кроме обыкновенных костюмов российских, французских, английских, случалось видеть древние костюмы, а также и мифологические великолепные и т. д.
Граф Каменский имел более 7 ООО душ крестьян, но когда он умер, буквально нечем было похоронить его: от громадного состояния ничего не осталось, все богатство пошло на театр.
Точно такое же колоссальное богатство прожил на балет рязанский помещик Ржевский; он более чем до старости был предан хореографическому искусству. В богатом его доме в Москве на Никитской был сделан роскошный театр, здесь у него была также устроена танцевальная школа, где и образовывались из дворовых девок и парней будущие жрецы и жрицы Терпсихоры, из его труппы поступили на московскую балетную сцену талантливые солистки: Ситникова, Харламова, две сестры Михайловы, Карасева и многие другие. Про него кажется находим намеку Грибоедова «на крепостной балет» и т. д.
До 1806 года, на московском императорском театре (Петровском) почти вся труппа, за небольшим исключением, состояла из крепостных актеров Ал. Емел. Столыпина. Этих артистов на театральных афишах отличали от свободных артистов тем, что не удостоивали прибавлять к их фамилии букву «г», т. е. «господин» или «госпожа».[40]
В 1806 году эти бедняки услыхали, что их помещик намеревается их продать, они выбрали из своей среды старшину Венедикта Баранова, который от лица всех актеров и музыкантов подал 30 августа на имя государя прошение: «Всемилостивейший государь! – говорил он в нем. – Слезы несчастных никогда не отвергались милосерднейшим отцом, неужель божественная его душа не внемлет стону нашему. Узнав, что господин наш Алексей Емельянович Столыпин нас продает, осмелились пасть к стопам милосерднейшего государя и молить, да щедрота его искупит нас и даст новую жизнь тем, кои имеют уже счастие находиться в императорской службе при московском театре. Благодарность услышана будет Создателем вселенной, и Он воздаст спасителю их». Просьба эта через статс-секретаря князя Голицына была препровождена к обер-камергеру Александру Львовичу Нарышкину, который вместе с ней представил государю следующее объяснение: «Г. Столыпин находящуюся при московском вашего императорского величества театре труппу актеров и актрис, и музыкантов, состоящие с детьми их из 74 человек, продает за сорок две тысячи рублей. Умеренность цены за людей, образованных в своем искусстве, польза и самая необходимость театра, в случае отобрания оных могущего затрудниться в отыскании и долженствующего за великое жалованье собирать таковое количество нужных для него людей, кольми паче актрис, никогда со стороны не поступающих, требуют непременной покупки оных.
Всемилостивейший государь! По долгу звания моего с одной стороны, наблюдая выгоды казны и предотвращая немалые убытки театра, от приема за несравненно большее жалованье произойти имеющие, а с другой, убеждаясь человеколюбием и просьбою всей труппы, обещающей всеми силами жертвовать в пользу службы, осмеливаюсь всеподданнейше представить милосердию вашего императорского величества жребий столь немалого числа нужных для театра людей, которым со свободою от руки монаршей даруется новая жизнь и способы усовершать свои таланты, и испрашивать как соизволения на покупку оных, так и отпуска означенного количества денег, которого ежели не благоволено будет принять на счет казны, то хотя на счет московского театра с вычетом из суммы, каждогодно на оный отпускаемой.
Подписал обер-камергер Нарышкин 13-го сентября 1806 года».
Бумага эта была докладована государю 25 сентября 1806 года. Его величество, находя, что просимая господином Столыпиным цена весьма велика, повелел господину директору театров склонить продавца на умеренную цену.
